Под стеклянным колпаком

Плат Сильвия

— Отлично, отец. Тебе действительно пора.

Я пришла в замешательство. Я думала, что мистер Уиллард заночует здесь, а наутро отвезет меня домой.

— А мне с вами тоже?

— Нет-нет, что ты! — Мистер Уиллард достал из бумажника несколько купюр и протянул их Бадди. — Позаботься о том, чтобы Эстер досталось в поезде хорошее место. Она задержится на день или подольше, не знаю.

Бадди проводил отца до ворот.

Я решила, что мистер Уиллард предал меня. Я подумала, что он запланировал все это заранее,

но Бадди сказал, дело не в этом, просто его отец не выносит вида болезни, особенно когда болеет его собственный сын, потому что ему кажется, что все болезни — это всего лишь проявления слабоволия. Мистер Уиллард не болел ни разу в жизни.

Я села на кровать Бадди. Здесь просто некуда было больше сесть.

Бадди с деловитым видом рылся в своих бумагах. Затем извлек тонкий журнал в серой обложке и протянул его мне.

— Открой на одиннадцатой странице.

Журнал выходил где-то в штате Мэн и был полон ученическими стихотворениями и прозаическими фрагментами, отделенными друг от друга звездочками. На странице одиннадцать я обнаружила стихотворение под названием «Вниз по Флориде». Я лениво проглядела все эти метафоры относительно арбузных огней и черепахово-зеленых пальм и раковин, поющих, как руины древней Эллады.

— Недурно.

Хотя на самом деле я нашла стихотворение ужасающим.

— А как ты думаешь, кто это написал?

На губах у Бадди играла причудливая голубиная улыбка.

Мой взгляд упал туда, где под стихотворением было выведено имя автора — Б. С. Уиллард.

— Не знаю, Бадди. Хотя нет, конечно же, знаю. Ты его написал.

Бадди подсел ко мне.

Я отсела чуть в сторону. Я крайне плохо представляла себе, что такое туберкулез, но он казался мне чрезвычайно опасным заболеванием — и чрезвычайно гнетущим, потому что у него не было никаких внешних проявлений. Я вполне могла допустить, что вокруг Бадди витают совершенно убийственные микробы.

— Не беспокойся, — засмеялся Бадди, — я не заразный. У меня закрытая форма.

— Закрытая форма?

— Это значит, что я никого не могу заразить.

Бадди перевел дыхание, как посредине какого-нибудь крутого подъема.

— Мне хочется задать тебе один вопрос.

У него появилась новая и пренеприятная привычка буквально сверлить меня взглядом, словно ему хотелось вгрызться мне в мозг и посмотреть, что там происходит.

— Сперва я хотел задать его в письме.

Перед моим мысленным взором пронеслось слабое видение бледно-голубого конверта с крестом Йейля.

— Но потом я решил, что будет лучше дождаться, пока ты сюда приедешь, и задать его тебе в лицо. — Он сделал паузу. — Ну что ж, разве тебе не интересно узнать, что это за вопрос?

— А что это за вопрос?

Тон моего голоса не сулил ему ничего хорошего.

Бадди опять подсел ко мне. Он обвил рукой мою талию и стряхнул у меня с уха

прядку волос. Я не шевелилась. И тут услышала его шепот:

— Как ты отнесешься к тому, чтобы стать миссис Бадди Уиллард?

Я с трудом удержалась, чтобы не расхохотаться.

Я подумала о том, как восхитил и потряс бы меня этот вопрос в течение всех пяти или шести лет, на протяжении которых я обожала Бадди Уилларда издалека.

Бадди заметил, что я колеблюсь.

— Ну да, понимаю, я сейчас еще в неважной форме, — зачастил он. — Мне предстоит операция, и, возможно, я лишусь одного-двух ребер, но уже следующей осенью я вернусь в Высшую медицинскую школу. И самое позднее через год, начиная с этой минуты…

— Полагаю, мне надо тебе, Бадди, кое-что объяснить.

— Понятно, — напрягшись, произнес Бадди. — Ты кого-то себе завела.

— Нет, дело не в этом.

— А в чем же?

— Я собираюсь никогда не выходить замуж.

— Ты спятила. — Бадди явно повеселел. — Но ты еще переменишь свое решение.

— Нет. Я решила совершенно твердо.

Но Бадди уже не мог скрыть своей радости.

— Помнишь, — сказала я, — как мы добирались на попутках ко мне в колледж однажды вечером?

— Помню.

— А помнишь, как ты спросил меня, где бы я предпочла жить — в городе или в деревне?

— А ты ответила…

— А я ответила, что хочу жить и в деревне, и в городе. И там, и тут сразу.

Бадди кивнул.

— А ты, — продолжила я с неожиданной яростью, — засмеялся и сказал, что у меня все признаки неврастении и что этот вопрос ты почерпнул из психиатрической анкеты, которую вы проходили на прошлой неделе.

Улыбка на губах у Бадди стала заметно скучней.

— Так вот, ты был тогда прав. Я действительно неврастеничка. Я никогда не смогу сделать выбор между городом и деревней.

— Но ведь можно обосноваться посередине, — поспешил мне на помощь Бадди. — И тогда можно будет иногда ездить в деревню, а иногда — в город.

— Ну, и что же в этом неврастенического?

Бадди помолчал.

— Ну, я слушаю тебя!

И, наседая на него, я подумала: нельзя баловать больных, они этого не выдерживают, это губит их окончательно.

— Ничего, — еле выдавил из себя Бадди.

— Неврастеничка, — презрительно расхохоталась я. — Если желать одновременно двух взаимоисключающих вещей означает неврастению, что ж, ладно, тогда у меня неврастения. Потому что до конца своих дней я намерена метаться от одной такой вещи к другой.

Бадди накрыл мою руку своей.

— Давай метаться вдвоем.

* * *

Я смотрела вниз, на лыжный спуск. Я стояла на вершине горы. Делать мне было совершенно нечего. Я никогда в жизни не ходила на лыжах. Но почему бы не полюбоваться пейзажем, раз уж такая возможность представилась.