Под стягом Российской империи
Шрифт:
Жомини раскрыл синего сафьяна папку.
— Ваше сиятельство, лондонские сведения. Новый министр иностранных дел Солсбери обнародовал циркуляр к дипломатическим представителям Англии, в коем обвиняет Россию в распространении преобладания на Востоке, а будущую Болгарию как проводника русского влияния на Балканах.
— Вы, барон, неизменны. Всегда оставляете на закуску какую-нибудь микстуру. Что же, дадим знать лорду, что созданная сообща Болгария не может быть поставлена в зависимость от России, что она есть самостоятельное государство, а не вассальная от России земля... Касательно Бессарабии, так это наш утраченный
Накануне конгресса в Берлине социалист Нобилинг покушался на кайзера Вильгельма. Выстрел привёл Бисмарка в ярость. Созвав политических чиновников, рейхсканцлер сурово отчитывал их:
— Созданная мною Германия должна являть собой образец покоя и порядка, и, если объявились террористы, нам следует задуматься: уж не вылез ли германский социализм из своих испачканных пелёнок?
Рейхсканцлер проплёлся вдоль застывшей шеренги блюстителей порядка, задержался перед полицай-президентом:
— И это когда прибывают иностранные делегации...
Бюргеры судачили о покушении на кайзера, а дипломатов заботил предстоящий конгресс. Ожидали политического скандала, строили прогнозы. Печать называла Англию и Австрию прессом, неумолимо давящим на Горчакова...
Накануне отъезда из Вены Дьюла Андраши имел аудиенцию у императора Франца-Иосифа, и тот, приглаживая пышные усы, недвусмысленно дал понять министру, чтобы он не впутывал Австрию в военный конфликт.
— Ваш альянс с Биконсфилдом не должен обнадёживать Англию, будто Австро-Венгрия подставит своих солдат под русские пули в угоду британскому флагу. Я соглашусь на совместные военные упражнения, когда увижу, как мои полки маршируют под барабанную дробь в единых колоннах с полками королевы Виктории...
Лорд Биконсфилд не нуждался в напутствии Виктории. Премьера и королеву заботили морские пути к Ближнему Востоку и в Индию.
Что до императора российского, то он только и сказал Горчакову:
— Во всём полагаюсь на вас, Александр Михайлович. Знаю, вы сделаете всё возможное...
А Милютину заметил:
— Жалею, Дмитрий Алексеевич, что остановил корпус Гурко под Стамбулом. Уверен, гвардия пронесла бы свои победоносные знамёна по улицам покорной столицы Оттоманской Порты... Теперь эта йоркширская свинья Виктория считает, что нас испугали её обросшие ракушками дредноуты. А распинавшийся в братской любви Франц-Иосиф решил, что мы и дальше пойдём ему на уступки.
Потом задумался. Милютин молчал. Но вот Александр спросил:
— Скажите, Дмитрий Алексеевич, можно ли за добро платить чёрной неблагодарностью?
— Благодеяние, ваше величество, иногда может быть наказуемо. Вы имеете в виду Австрию?
— Нет, собственный народ. Я сделал всё, чтобы облегчить его положение, отменил крепостное право и решил земельный вопрос, расширил полномочия земства, суд сделал состязательным, отказался от рекрутской повинности... Так отчего покушаются на меня всякие нигилисты, бомбисты, почему моей смерти жаждут?
— Ваше величество, на террор надо отвечать террором.
— Может, и так, но я хотел бы, чтобы Россия пошла по пути буржуазному, по пути процветания демократии.
— Но так и будет, ваше величество.
— Дай-то Бог. Я очень надеюсь.
— О вашем здравии, государь, Россия молится.
— Верю в народ русский, Дмитрий Алексеевич... И ещё прошу Всевышнего, чтобы не оставил без своего покровительства нашу делегацию в Берлине.
Германская столица встретила российскую делегацию пасмурным небом, моросящим дождём. Берлинский вокзал из темно-красного кирпича, с закопчёнными, давно немытыми окнами, выглядел довольно мрачно. Высокие стеклянные навесы прикрывали мощённый булыжником перрон.
Сопровождаемый Шуваловым, Горчаков выбрался из вагона. В немецком поезде, в который делегация пересела на границе (европейская железнодорожная колея узкая), купе тесные и неудобные.
В пути российского канцлера потрясло изрядно. Разболелись нога, хотелось полежать, отдохнуть, Горчаков брюзжал:
— Скверный город, того и гляди, протопают сапожищами пруссаки с ружьями наперевес... И погода мерзкая, промозглая. Как бы не расхвораться. Вы уж, любезный Пётр Андреевич, берегите своё здоровье. Ежели чего, вам отбиваться от англо-австрийских бульдогов.
На вокзале их ждал посол России в Берлине Убри и чиновники германского министерства иностранных дел. После взаимных приветствий Горчаков спросил посла:
— Не внесло ли каких изменений в распорядок конгресса здоровье императора Вильгельма?
— Нет, ваше сиятельство.
— Итак, господа, как говаривали наши далёкие предки: «Потягнем же, братие!»
Узнав, что российскую делегацию возглавил Горчаков, Бисмарк не сдержал гнева. На приёме во дворце, едва прослушав наследного принца Фридриха-Вильгельма, провозгласившего здравицу монархам и пожелавшего успеха конгрессу в умиротворении Европы, железный канцлер отвёл Шувалова в сторону:
— Вы привезли с собой развалюху Горчакова, что меняет моё отношение к России. Мы с вами, граф, останемся друзьями, но я не позволю вашему канцлеру на конгрессе влезть мне на шею и обратить меня в свой пьедестал, как он того добился три года назад.
Шувалов развёл руками:
— Речь идёт не о личных отношениях ваших к князю Горчакову, а о дружественном расположении Германии к России. Мы хотим иметь наступательный и оборонительный союз между нашими странами.
— Я предлагал это вашему канцлеру, — оборвал Шувалова Бисмарк. — Заверял, что Германия поддержит Россию против Турции. Мы соглашались выставить вспомогательную армию вето тысяч солдат в обмен на согласие России не мешать нам решать спорные вопросы с Францией. Но на нашем пути встал Горчаков с вашим императором. И теперь вы смеете заявлять о дружественном расположении...
Шувалов передал содержание разговора Горчакову, не преминув упомянуть и про «развалюху».
Российский министр иностранных дел нахмурился.
— Бисмарк прав, физически я развалюха, но мозг мой по-прежнему ясен и гибок. Железный канцлер, любезный Пётр Андреевич, отплачивает нам валютой за валюту. Он не забыл тот день и час, когда мы с государем помешали пруссакам промаршировать по земле Эльзаса и Лотарингии и поставить на колени французов... Сегодня Бисмарку нет нужды прикрываться заявлением о вековой дружбе между Берлином и Санкт-Петербургом. Выдержав паузу, добавил: — Подобные откровения председателя конгресса заставляют нас, любезный Пётр Андреевич, быть готовыми ко всяким неожиданностям и проявлять осторожность и твёрдость.