Под стягом Российской империи
Шрифт:
«Сынок, вставай! — хочет крикнуть генерал и чует, как по щеке сползала слезинка. Не кричит, шепчет генерал: «Братцы, вперёд, братцы!»
Бой с каждым часом разгорался всё сильнее и сильнее. Атаки следовали одна за другой. Турки лезли напролом. Шли табор за табором. Гремели орудия. Поле боя тонуло в дыму. Крики и стоны заглушали конское ржание, раздавался стон стали.
Гурко оторвался от бинокля, повернулся к вестовым:
— Вахмистр, скачите к генералу Зеделеру, пусть усилит нажим на Софийское шоссе.
Подозвал
— Немедленно к генералу Розенбаху, взгляните, отчего задерживается атака его колонны?
От Тотлебена к Гурко прискакал князь Имеретинский.
— Иосиф Владимирович, за боем следит главнокомандующий.
— Чёрт с ним! — в сердцах выкрикнул Гурко. — Мы не прохлаждаемся, и каждый солдат дерётся за троих.
— Тотлебен просит держать Софийское шоссе намертво!
— Князь, мёртвых егерей на шоссе предостаточно, доложите об этом Эдуарду Ивановичу.
Имеретинский натянул повод, крикнул, пуская коня в галоп:
— Помогай вам Бог!
Находившийся неотлучно при Гурко его начальник штаба Нагловский развернул на бруствере карту Горного Дубняка.
— Иосиф Владимирович, ещё один рывок гвардии — и Горный Дубняк наш, Ахмет-Февзи-паша сложит оружие!
— Наш-то наш, да какой ценой! А Телиш мы такими жертвами брать не будем. Заставим Измаил-Хаки-пашу капитулировать под огнём артиллерии.
Прискакал оруженосец, едва коня осадил, закричал радостно:
— Ахмет-Февзи-паша капитулирует!
Генерал вскочил на коня, помчался к редуту, на котором пленные турки уже складывали оружие. Иосиф Владимирович с коня соскочил, Василий едва повод подхватил. Солдаты бежали к генералу, кричали радостно: «Ура!» И Гурко им отвечал:
— Спасибо, братцы! Спасибо, сынки!
Увидев турецкого генерала Ахмет-Февзи-пашу, Гурко направился к нему. Протянув руку, сказал по-французски:
— Вы достойный противник и сражались храбро. А подъехавшему Нагловскому приказал: — Полковнику Сиверсу подтянуть всю наличную артиллерию к Телишу.
Брать Телиш ценой таких потерь Гурко отказался. Артиллерийская бригада полковника Сиверса полукругом расположилась у этого укреплённого турецкого посёлка. А за батареями встали три гвардейские бригады. Они подтягивались к Телишу сразу же после взятия Горного Дубняка.
В полдень 16 октября Гурко подал знак и сигнальное орудие произвело выстрел. И едва турки ответили залпом своих батарей, как вся артиллерийская бригада полковника Сиверса разразилась таким орудийным громом, что весь Телиш утонул в разрывах гранат, в пороховом дыму. Обстрел длился почти три часа. Турецкие укрепления не могли отвечать.
И тогда Гурко приказал привести пленных офицеров. Передавая им письмо коменданту Телиша, он сказал:
— В нём наш ультиматум. Вы сами видите, сопротивление бесполезно. Мы не хотим кровопролития, мы прекратим обстрел, когда генерал Измаил-Хаки-паша сложит оружие.
Ждать пришлось недолго. Над турецкими редутами подняли белый флаг.
Иосиф Владимирович, опасаясь подвоха, велел Московскому и Гренадерскому полкам подтянуться и ретироваться.
Подскакал порученец:
— Ваше превосходительство, турецкая кавалерия покинула Телиш, направляется в сторону Софии.
— Генерал Нагловский, послать им в обход Уланский полк.
Но турки уже складывали оружие, становились таборами. Вскоре из Телиша выехал со свитой и сам комендант, генерал Измаил-Хаки-паша, на Гурко смотрел надменно, едва кивнув.
Иосиф Владимирович повернулся к сопровождавшему его штабу:
— Ссадите этого коменданта с коня и отправьте в штаб к генералу Тотлебену.
Ночью после боя за Горный Дубняк и Софийское шоссе Гурко не сомкнул глаз. Там остались лежать четыре тысячи гвардейцев, отборных солдат. Кто повинен в столь огромных потерях? В чём его, Гурко, вина?
Всё больше и больше Иосиф Владимирович утверждался в мысли, что прежде чем посылать солдат на штурм, необходимо было огнём батарей подавить турецкие пушки... Пять-шесть часов обрабатывать плевненские укрепления турок, редуты, прикрывавшие Горный Дубняк.
А ведь он, Гурко, обращался с такой просьбой к Тотлебену, да тот не посмел отложить начало штурма, испугался императора и главнокомандующего...
А он, Гурко, не мог не послать измайловцев на последний штурм. Увидел, как гренадеры и егеря шли в наступление, падали и поднимались, атакуя Малый и Большой редуты, шли в надежде на помощь, тогда-то и бросил он в бой измайловцев, наказав: «Только победа!»
Победа необходима была не потому, что за сражением следил главнокомандующий, а потому что от того, возьмёт ли он, Гурко, Горный Дубняк, оседлает Софийское шоссе, зависело окружение Плевны и армии Осман-паши...
Перед самым рассветом забылся в коротком сне, и в нём виделись ему квадраты наступавших солдат, чёрные султаны земли, дым, и он, генерал, среди наступавших солдат...
Государь пригласил к обеду военного министра. Ели за походным столиком, при свечах. Воск таял, стекая в серебряные подставки.
Александр Второй медленно пережёвывал пищу. Болел желудок, и доктор велел больше обращать внимания на процесс еды. К концу обеда слуги поставили большое блюдо с серебряными чашами и серебряный кувшин с горячими сливками и бисквит. Александр сказал:
— Вызвав генерала Тотлебена, мы приняли правильное решение. Я весьма доволен действиями гвардии генерала Гурко под Горным Дубняком и Телишем.
— Да, ваше высочество. Хотя Горный Дубняк и стоил нам более четырёх тысяч гвардейцев.
Слуга разлил сливки по чашечкам. Александр сделал скорбное лицо.