Под стягом Российской империи
Шрифт:
Получив от лазутчиков сведения, что нас готовится атаковать Фаик-паша, а русский гарнизон в Баязете ещё в состоянии продержаться некоторое время, Тергукасов принял решение отойти в Эриванскую губернию, оставить обоз и беженцев, а затем, пополнив отряд боеприпасами, двинуться на помощь осаждённому Баязету.
Мы застали в Баязете печальную картину. Когда отогнали противника от города, многих защитников уже не было в живых, а уцелевшие едва двигались, настолько были истощены.
Теперь мы получили предписание двинуться на Игдыр...»
Отпустив
Казачий сотник предложил ему коня, спешив для этого одного из казаков, однако Стоян отказался.
На перевале уже лежал снег. Ночью мороз хотя и не лютовал, но ветер пробирал. В чистом небе холодно блестели звёзды. Узунов подумал о том, что слишком рано явилась на Шипку зима и она причинит немало бед защитникам перевала.
Стояна согревала надетая под шинель мягкая овчинная безрукавка, подаренная тётушкой Параскевой, а ноги грели шерстяные носки, связанные Светозарой.
«Светозара, милая Светозара, знала бы ты, какое место заняла в моём сердце, — размышлял Стоян. — Какая счастливая судьба свела нас? Пусть она всегда будет благосклонна к нам...»
Сладко вспоминался вечер накануне отъезда. Когда тётушка Параскева отправилась хлопотать по хозяйству, Стоян робко обнял Светозару. То был их первый поцелуй — целомудренный, много значащий для них.
Только теперь до поручика дошёл смысл слов, как-то оброненных бабушкой, графиней Росицей: «Ваш дед Пётр был настоящим мужчиной и презирал похотливо-скотское обращение с женщиной любого звания, уважал её достоинство...»
Дорога на перевал оказалась небезопасной даже ночью. Пристрелянная днём, она и в потёмках таила опасность.
Старший над обозом капитан интендантской службы заранее велел обозу рассредоточиться. Фуры взяли большой интервал, казаки и солдаты, сопровождавшие обоз, растянулись по дороге длинной цепью.
Ещё в Габрово ездовые смазали дёгтем ступицы колёс, чтобы не скрипели, однако на турецких позициях услышали конское ржание, стук колёсного обоза на каменистой дороге.
Лысая гора огрызнулась залповым огнём. Снаряды ложились на дорогу. Один накрыл фуру, разметал мешки с сухарями. Забилась, заржала раненая лошадь. Её пристрелили и, разрубив на большие куски, погрузили на телегу.
— Съедят, — буркнул интендант и дал команду двигаться.
Обстрел вскоре прекратился.
— На сей раз Бог миловал, дёшево отделались, — сказал капитан Узунову. — Прошлый обоз весь разметали. А на Шипке ждут, голодают.
Вёрстах в трёх от Плевны разрушенное и разграбленное село Эски-Баркаче. Большинство жителей, спасаясь от янычар и башибузуков, бежали под защиту Дунайской армии. В этом селе накануне штурма Горного Дубняка расположился генерал Гурко со штабом и 2-я Гвардейская кавалерийская дивизия.
Ровные ряды палаток, орудийные дворики, полковые кухни, коновязи...
Эски-Баркаче было избрано Иосифом Владимировичем местом сбора гвардейского корпуса, отданного под его командование самим императором.
Великий князь, весьма неопределённо отнёсшийся к столь важному назначению генерала Гурко, заметил:
— Государь к вам милостив, цените это. Накануне в Ставке Александр Второй, положив руку на плечо генералу, сказал:
— Вручаю вам, Иосиф Владимирович, цвет нашей армии, гвардию. Верю, под вашим руководством гвардия прибавит к своим знамёнам новую славу…
День генерала Гурко начинался с прихода денщика Василия, бывшего псковского крестьянского парня. Василий приносил ведёрко с холодной водой, Иосиф Владимирович умывался, наскоро ел кашу из солдатского котла, пил, если нет чая, кипяток, после чего начальник штаба Нагловский докладывал, какие части прибыли, в каком состоянии, где расположились.
Вдвоём они решали, на какой час назначить совещание и кого приглашать. Обычно это были командиры вновь прибывших соединений.
Нередко решались вопросы снабжения, и тогда Гурко строго спрашивал с интендантов.
— Солдат должен быть сыт и ноги в тепле...
У коновязи дежурили, дожидаясь выхода генерала, дежурные конвойцы. Они охраняли Гурко и сопровождали его в поездках.
Генерал выходил из штаба, ему подводили коня, держали стремя. Гурко усаживался в седло, разбирал поводья и отправлялся на аванпосты, чтобы лично осмотреть вражеские позиции. Его сопровождали начальник штаба генерал Нагловский и старшие штабные офицеры. У самого дальнего аванпоста, от которого открывалась Плевна, Иосиф Владимирович останавливался и, въехав на курган, доставал из футляра бинокль, тщательно всматривался в неприятельские позиции, обнесённые рвом и валом, тщательно замаскированные ложементы, кустарники, укрывавшие турецкие батареи.
Оторвавшись от бинокля, Иосиф Владимирович подозвал Нагловского и офицеров:
— Обратите внимание, господа, это серьёзные укрепления и нам с вами надо продумать, как их одолеть. Первыми начнут обстрел орудия бригады полковника Сиверса. Завтра он должен лично на местности уточнить расположение батарей бригады, чтобы огонь не вёлся вхолостую. Холмы — помеха. Обстрел вести гранатами, шрапнелью.
Достав карты, офицеры делали пометки.
— Дмитрий Степанович, наша рекогносцировка должна дать нам полную картину предстоящего боя. Только тогда мы сможем составить диспозицию по войскам.
— Так точно, ваше превосходительство, — Нагловский указал на укрепления по фронту. — Здесь, я думаю, место стрелкам.
Гурко согласно кивнул, а через короткое время уточнил:
— По фронту пойдёт Гвардейская стрелковая бригада, а от деревни Чуриново будут наступать гренадеры и лейб-московцы. Когда развернётся сражение на правом фланге, мы пустим конницу полковника Черевина... Однако, господа офицеры, это предварительная расстановка. К этому вопросу мы ещё вернёмся.
На следующее утро Иосиф Владимирович снова был на этом кургане. Повторный осмотр ничего нового не дал.