Под тропиком Козерога
Шрифт:
Путь на Оэнпелли проложили грузовики, доставляющие в миссию продукты и все необходимое. Они ездят раз в две-три недели во время сухого сезона. По сути, это не дорога, а просто наезженная колея. Во многих местах она расходилась на три стороны; вскоре мы убедились, что прямой путь оказывался вовсе не самым коротким — впереди были участки с рытвинами, заполненными вязкой глиной, упавшее дерево или иное препятствие. Однажды застряв, водители грузовиков прокладывали объездную колею.
Без особой мороки мы пересекли несколько речушек. В это время года они превращаются в хилые ручейки, а глубокие места — в цепь прудов с мутной водой. Вскоре позади осталась белая крепость утеса Нурланджи.
Несколько месяцев назад, во время муссонных дождей, ее поверхность, как и пустошь вокруг болот Нурланджи, была покрыта водой. Потом остались мелкие лагуны. Сейчас, в сухой сезон, она была испещрена выбоинами с твердокаменными краями, оставленными копытами буйволов. Далеко на горизонте серебрилась водная гладь, в которой отражались кустарники. Окажись на нашем месте умирающие от жажды путники, они из последних сил побрели бы к этой манящей воде, благословляя провидение, сохранившее озеро посреди палящей пустыни. На самом деле никакого озера не существовало — это был мираж. При полном безветрии слой перегретого воздуха у самой земли начинает, как зеркало, отражать голубое, безоблачное небо, а преломляющиеся лучи заставляли воспринимать кусты на другом краю равнины за растительность вокруг иллюзорного водоема.
На Северной территории часто можно увидеть подобные миражи. Тем не менее соблазн поверить в то, что это действительно вода, велик. Известен даже случай, когда один путешественник построил баркас, чтобы переплыть расстилавшееся на горизонте море, оказавшееся в действительности морем… песка.
Справа от миража равнину окаймляли утесы, похожие на нурланджийский, только у подножий здесь не было растительности. Одна скала имела длинный выступ на вершине и издали напоминала человека, вскинувшего ружье. Это, очевидно, и был Каннон-Хилл; правее должен находиться Обири. Значит, мы не сбились с маршрута. Но наше внимание привлек еще один объект: скопление черных пятен на бурой земле; поначалу мы приняли их за не успевшие высохнуть лужи. Я поднял бинокль. Это оказались буйволы.
Наконец-то появился шанс заснять их крупным планом. О таких кадрах мы мечтали с самого приезда. При удаче можно подъехать к стаду и снимать буйволов прямо из машины: мы уже убедились, что животные часто не реагируют на проезжающую машину, а пугаются только при виде людей. Чарльз достал камеру.
Машина медленно поползла по изрытой равнине. Мы находились уже в миле от стада. Животные не выказывали беспокойства. На пути у нас лежала глубокая впадина — русло реки, досуха выпитой солнцем. Две подобные котловины удалось раньше проскочить без происшествий, Теперь в полумиле от стада мы оказались перед третьей. Машина нырнула вниз и попыталась с разгона выскочить наверх, но в этот самый момент мотор заглох. «Лендровер» остановился. Задние колеса проломили затвердевшую корку, и машина осела в мягкую голубоватую грязь.
Буйволы по-прежнему не обращали на нас никакого внимания. Мы лихорадочно перебирали варианты. С машиной придется повозиться — предстоит подкладывать ветви под колеса и толкать ее в гору. Скорее всего не обойтись без выгрузки багажа. Буйволы наверняка же заметят возню, испугаются и благоразумно откочуют в буш с глаз долой. Редкая удача обернется ничем. В то же время снимать их отсюда не было смысла: с такого расстояния кадры выйдут никудышными. Можно, конечно, попробовать подобраться поближе, прихватив камеру и тяжелую треногу, но, если они кинутся на нас, придется либо бросить им камеру на растерзание, либо мчаться со всем снаряжением к машине, рискуя при этом завязнуть в грязи и подставить себя буйволиным рогам.
В итоге мы остановились на компромиссном решении. Я отправляюсь на разведку и смотрю, насколько близко можно подобраться к животным, не потревожив их. Если они бросятся на меня до того, как я окажусь на «съемочном» расстоянии, я налегке рвану обратно к машине. На ней, правда, далеко не уедешь, по скольку она плотно застряла, но по крайней мере есть куда спрятаться. Зато, если я смогу подойти незамеченным, на что мы сильно рассчитывали, Чарльз двинется по моим стопам с камерой.
— Не забудь советов Йорки, — напутствовал меня Боб. — Если они кинутся, падай ничком и замри.
Я был метрах в ста пятидесяти от стада, когда буйволы обратили на меня внимание и подняли головы. Я продолжал медленно идти вперед. Теперь уже все животные уставились на меня. Вид, правда, у них был довольно миролюбивый, никаких признаков агрессивности. Чарльз предупреждал, что с расстояния в сто метров кадры будут «плыть» от дрожания перегретого воздуха. Значит, надо подойти ближе.
Я находился уже метрах в пятидесяти, когда самый крупный буйвол сделал несколько шагов в мою сторону, вскинул голову и замотал рогами. Я встал как вкопанный, не отрывая глаз от него и пытаясь прикинуть, далеко ли машина. В голове заработал счетчик: я подсчитывал, за сколько времени смогу домчаться до машины и удастся ли буйволу догнать меня. Задача оказалась слишком сложной, цифры путались в голове — сказывалась обстановка. Я все больше терял уверенность. «Метод Йорки» казался мне не столь уж надежным.
Здоровенный буйвол сделал еще несколько угрожающих шагов и снова замотал рогами. Ясно, что отсюда они не дадут нам снимать, я подошел слишком близко. Оставалось лишь бесславно ретироваться. Кстати, никто не гарантировал мне успешного завершения этого маневра. Я решил предвосхитить нападение и взять зверя «на пушку». Подпрыгнув, я замахал руками и заорал. Буйвол отступил, развернулся и затрусил прочь. Осмелев, я побежал за ним, вопя во все горло, чтобы закрепить победу. Все стадо галопом помчалось в буш, поднимая облака пыли. Я остановился, глубоко вздохнул и повернулся к машине, готовясь принести Чарльзу извинения за то, что своей выходкой сорвал съемку. К моему удивлению, Чарльз был вовсе не у машины, а шагах в двадцати от меня. Оказывается, все это время он шел следом и снимал.
«Лендровер» мы вытаскивали часа два. Колеса увязли так, что задняя ось очутилась на земле, а рессоры провалились в грязь. Забравшись под машину, мы, лежа на животе, отбрасывали жижу руками. Потом отправились к зарослям, маячившим в полумиле от роковой впадины, нарвали веток молодых деревцев, чтобы подкладывать их под колеса. Боб завел мотор. Мы с Чарльзом навалились на шесты, действуя ими как рычагами. Колеса бешено вращались на месте. В нос ударял запах горячей резины. Наконец колеса, забросав нас с ног до головы грязью, прижались к веткам. Героическими усилиями машину удалось вытолкать из ямы. Можно было ехать дальше.
Мы взяли курс на Обири, где, по словам Алана, были потрясающие рисунки. Скала состояла из множества горизонтальных слоев. На ее западной стороне, на высоте около пятнадцати метров, выдавался вперед массивный выступ.
Заднюю стенку естественного открытого зала покрывал изумительный фриз с изображением красных баррамунди длиной полтора метра каждая. Баррамунди были нарисованы в знакомом нам по Нурланджи «рентгеновском» стиле: позвоночник, хвостовые плавники, доли печени, спинные мышцы, пищевод и кишечник. Среди этих благородных рыб были изображены змеиношейные черепахи, кенгуру, гоаны, эму и просто геометрические фигуры.