Под тропиком Козерога
Шрифт:
Детали были несущественны для образа, поэтому художник свел их до минимума. Возле деревьев размещалось пять маленьких человечков.
— У этого парня — топор и котомка, он рубит дерево, достает мед, — продолжал Магани, — у этого — копье, он убивает собаку динго… А здесь две женщины и мужчина разжигают костер, потом лягут спать.
Над этой группой были нарисованы гоана, геккон и ящерица с торчащими из шеи красными ушами.
— У этой большие уши, — пояснял Магани.
Мы поняли, что он изобразил плащеносную ящерицу, которую нам уже доводилось видеть в Нурланджи.
По другую сторону медового дерева я увидел какой-то загадочный символ: вытянутый, заштрихованный в середине прямоугольник с красными, желтыми и черными полосами по краям. Сбоку над ним склонялась человеческая фигура, лицом касаясь прямоугольника. Ниже были нарисованы две другие фигуры — одна танцевала, а вторая стучала палочками. Мы видели, что так отбивают ритм певцы.
— А это что? — указал я на прямоугольник.
На все предыдущие вопросы Магани отвечал громко и не раздумывая. Но тут он вдруг наклонился и шепотом произнес:
— Юрлунггур.
— А почему шепотом? — также тихо спросил я.
— Это Юрлунггур. Если говорить громко, мальчики или женщины могут услышать, что я называю его имя.
— А что в этом такого? Почему они не должны услышать?
— Потому что Юрлунггур — это тайна. Он связан с делом. Его сотворил бог.
Я слабо представлял себе, кем (или чем) мог быть Юрлунггур. Одно было ясно: он связан с каким-то ритуалом, и о нем не говорят в присутствии непосвященных мальчиков и женщин. Был ли он предметом, духом или тем и другим сразу, я так и не узнал.
— А где он живет?
— Далеко, в буше.
— Магани, я не женщина и не мальчик. Можно мне его увидеть?
Магани пристально посмотрел на меня и почесал пос.
— Так и быть, — сказал он.
Глава 5
Ревущий змей
Магани шел сквозь буш широким, решительным шагом. Он держался прямо, даже чуть откинувшись назад, руки болтались вдоль туловища, а босые ноги запросто наступали на сухие ветки и колючки. Поблизости от лагеря бурада, в зарослях кустарника, были протоптаны тропинки, но они постепенно сужались, и вскоре мы оказались в глухом буше, куда редко ступала нога человека. Пройдя еще с полмили, мы вышли к большому, сооруженному из веток шалашу. Перед нами сидел Джарабили, Он ничем не был занят, просто сидел скрестив ноги и глядел в пространство. Когда мы подошли вплотную, он вздрогнул и посмотрел на нас мутным взором. Магани быстро заговорил с ним на языке бурада, и они вдвоем исчезли в шалаше. Оттуда наши друзья осторожно вытащили длинный шест и положили его на землю.
— Юрлунггур, — сказал Магани.
Шест длиной два с половиной метра был покрыт красной краской и разрисован символическими изображениями гоан. Внутри он был полым и с одного конца имел восковой мундштук. Я не сразу догадался, что эта труба — гигантская разновидность диджериду.Стоя на коленях, мы стали разглядывать необычный инструмент.
— Он умеет говорить, — сказал Магани, гордо улыбнувшись. — Послушай.
Он лег на бок, вставил мундштук в рот и раздул щеки. Юрлунггур издал громкий, раскатистый рев, куда сильнее обычной диджериду.
— Мы часто приходим сюда. Рисуем на нем, — добавил Магани.
Так вот, значит, где оп пропадал, когда мы не находили его в «студии». Это и было то самое дело,на которое туманно намекал Джарабили. Нам приоткрыли завесу над тайной, полного смысла которой мы еще не могли постичь.
Теперь, увидев единожды Юрлунггур, мы могли ходить в эту хижину сколько угодно. Если здесь никого не было, труба лежала тщательно замаскированная ветками, и мы не трогали ее. Но чаще всего Магани и Джарабили сидели возле волшебного инструмента, терпеливо добавляя новые детали украшений. Магани объяснял, что труба должна быть вся разрисована, потому что скоро она понадобится для торжественного ритуала. На то, чтобы узнать смысл церемонии и связанный с нею миф, понадобилось немало времени. Каждый день мы заговаривали об этом с Магани, и я все аккуратно записывал.
Этот миф широко распространен в северной части Австралии. Многие варианты его были записаны и раньше, но, слушая Магани, я старался отрешиться от всего прочитанного и ловил каждое его слово. Я избегал задавать наводящие вопросы, не выуживал содержание, не пытался уточнять ход событий и выстраивать их в логической последовательности, присущей нашей беллетристике. Впрочем, и наши собственные мифы в своей оригинальной форме не отличаются логикой. Мы воспринимаем их как цепь фактов и не задаемся вопросом, где в них логика. В конечном счете библейская легенда о том, как змей уговорил нашу прародительницу отведать яблока и тем самым лишил людей дара бессмертия, столь же лишена логики, как и легенда, рассказанная Магани.
Было также ясно, что, даже тщательно записав все события, о которых упоминал Магани, я вряд ли смогу до конца понять их как следует, потому что для него вся история имела свой особый смысл. Мифы, рожденные нашей культурой, кажутся мне не более чем забавной аллегорией. Для Магани же эта легенда была историей его народа и его родных краев, историей, исполненной такого мистического страха, что даже имя главного персонажа не должно было слетать с уст в присутствии непосвященных.
Вот как звучит записанная нами история.
«В незапамятные времена, когда земля была ровной и гладкой, когда звери походили на людей, а люди — на богов, две женщины пришли на юг из страны Вавилак. Их звали Мисилгое и Боалере. По пути они давали имена животным и растениям, которые до той поры были безымянными. Мисилгое ждала ребенка, и, когда они подошли к месту, где из земли бил ключ, она почувствовала, что ребенок зашевелился во чреве. Этот источник назывался Миррамина, и находился он неподалеку от реки Гойдер, что к востоку от Манингриды. Итак, им пришлось остановиться, и, пока Мисилгое отдыхала, Боалере добывала пищу. Она собирала ямс и луковицы лилий, ловила гоан и бандикутов.