Под уральскими звездами
Шрифт:
— За мной пойдешь?
— Пойду.
— Вот напасть-то! — вздохнул дед. — Что теперь делать?
— И думать нечего. Бери с собой — и весь разговор.
— И то. Тебя разве уговоришь? Каменный.
— Каменный, — радостно согласился Юрка. — Сам знаешь, меня мама уговорить не может. А ты захотел...
И вот, когда дело совсем налаживалось, дед неожиданно решил:
— Никуда я не пойду сегодня. Так-то вот, внучек.
— А я тебя и завтра укараулю, — пригрозил Юрка. — Мне
— Где тебе! Проспишь, я так полагаю, — равнодушно сказал дед, поднялся с пенька и, погрохатывая чайником, пошел обратно на прииск.
Юрка постоял, попинал ногой какой-то камушек и поплелся за ним.
Дома Роман Егорыч прошел в свою комнату и долго что-то бубнил себе под нос, снимая походное снаряжение. Потом заскрипела кровать, а скоро донеслось и похрапывание. Юрка послушал эти странные звуки, которые неизвестно почему издает человеческое горло, и убежал на улицу к ребятам.
Вечером старик не вышел ужинать.
— Батю-то что не зовешь? — спросил жену Владимир Романыч.
— Его нет. Он в горы ушел, — ответила Антонина.
Юрка опрометью бросился в дедову комнату. Она была пуста. От досады Юрка заревел и затопал ногами.
— Чего ты? — удивился отец. — Кто тебя?
— Жулик! — завопил Юрка. — Жулик ваш дед! Обманул меня!..
3
И только через год Юрке удалось проникнуть в тайну летних путешествий деда Романа Егорыча.
Кажется, перемена произошла в тот вечер, когда Юрка явился домой в несколько поврежденном виде. Дед сидел на лавочке у ворот. Хоть и одним глазом, а разглядел Юрка: поднял дед руки к бровям и всматривается, будто понять не может, кто это ковыляет серединой улицы, вроде бы и внук Юрка, вроде бы и не он.
— Эк тебя угораздило! — удивился дед, ощупывая и осматривая поврежденного внука. — Дрался, что ли?
— Уж я ему дал, так дал! Больше не полезет! — похвалился внук.
— Так-то оно так, — согласился Роман Егорыч. — Да ведь и тебе наложили сверх положенного. Рубаха-то! Рукава, считай, начисто отодраны. Пошли в избу, чиниться будем. С кем дрался-то?
— С директорским Славкой. Как я ему дам, как он перевернется! — толмачил Юрка. Губы у него опухли и были такие толстые, что он с трудом их раздвигал.
Дед достал старинную коробку, где хранились иголки, нитки, дратва и прочая сацожно-швейная снасть.
— Чего не поделили-то?
— А чего он обзывается?
— Тебя обозвал, что ли?
— Меня обзовешь! Тебя он жадобой обозвал. Я ему как дам!
Тут дед внезапно привлек Юрку к себе:
— За меня, значит, пострадал? — медленно проговорил он, и прежде чем Юрка успел отстраниться, сухие дедовы губы коснулись разгоряченного Юркиного лба. — Милый ты мой! Заступа ты моя!
Юрка подозрительно покосился на деда: чего это он вдруг заласкался?
— Деда! А чего это Славка тебя жадобой обозвал?
Дед укололся иголкой, зашипел, обсосал палец и сказал:
— Болтает твой Славка сам не знает чего. Ну, сам посуди: был бы я жадобой, разве у меня столько добра было? Видишь: настоящий я пролетарьят, и больше никто!
Юрка осмотрел дедову комнату. Кровать, стол, два стула, сундучок в углу — только и всего имущества. В сундучке тоже небогато: белье, с которым в баню ходят, шахтерский мундир с золочеными пуговицами, полушубок для зимы, шапка и фуражка с гербом. Как-то Юрка выпросил мундир померить... Ну и начихался же от крепкого табачного духа! Атак ничего, мундир оказался впору, если, конечно, носить его вместо пальто.
Врет Славка! Не жадоба дед! Разве жадобы такие? Обыкновенный дед, каких на прииске Пудовом много. Правильно бил Славку! Надо было еще добавить!
Над шахтными копрами, что виднелись в окне, возник протяжный рев гудка и раскатился по окрестным горам, возвещая конец смены. Роман Егорыч озабоченно осмотрел внука: рукава пришиты на положенные места, прореха на трусах стянута нитками. Остались так называемые телесные повреждения, но уж тут ничего нельзя поделать...
— Плохо твое дело, Юрок! Задаст тебе Антонина, никуда не денешься... — посочувствовал Роман Егорыч.
— Ничего не задаст. Я ей такого наговорю...
Антонина Матвеевна вошла в дом стремительной походкой привыкшего к ходьбе геолога-разведчика. Трухнувший в последнюю минуту и собиравшийся исчезнуть Юрка не успел этого сделать. Его подбородок оказался в цепких руках матери. Синяки не укрылись от всевидящего материнского глаза.
— Вот какой ты у меня расписанный красавец! — сухо сказала она. — Болит? И пускай болит! Не будешь драться.
— Вовсе не болит. Кто тебе сказал? — вяло возразил Юрка. Но мать даже не ответила, ушла на кухню, так и не услышав превосходную «басню», объяснявшую происхождение синяков и ссадин.
Юрка был тут же послан на двор за дровами, потом пришлось идти за водой, лезть в погреб за продуктами.
От тишины, весь день царившей в доме Корсаковых, не осталось и помину: гремели сковородки и чугуны, в плите весело трещал и сыпал искры огонь, в мусорное ведро шлепались спиральные очистки с картошки. Невесть откуда появился кот Васька, выгнул спину, замурлыкал и стал всем без разбору смахивать пыль с ног своими боками. А когда котлеты не сковородке начали источать аромат и Юрка еле успевал глотать слюну, глаза у кота стали совсем безумными.