Под уральскими звездами
Шрифт:
Особенным морозным звуком скрипнула входная дверь, в коридоре послышались торопливые шаги, и в комнату заглянул сын Женя. Отец с досадой посмотрел на сына:
— Ну, чего там стряслось?
Вид у Жени был взволнованный; он задыхался от бега и не обратил внимания на недовольный тон отца:
— Пап, собака обратно прибежала.
— Какая там еще собака?
— Ну, Винтик! Ты только послушай: сижу я, «Конструктор», который дядя Гриша подарил, разбираю, а в это время кто-то под окошком как заскребется, как заскулит! Выскочил во двор, а это Винтик. Трясется весь, страсть как замерз, силком в сени пролез и в избу норовит. А на поводке Сережкина варежка пристыла. Вот!
Он отдал отцу мокрый шерстяной комок и продолжал:
— Мамка как заохает: «Ох, не зря собака прибежала! Чует мое сердце — беда с ними приключилась!» Я, конечно, молчу, ничего не говорю, чтобы мамку не расстраивать, а сам думаю: «Верно, что-то с ними случилось».
Семен Кузьмич помолчал.
— Неладно дело получается, сын, а? — сказал он рассеянно.
— Я тоже считаю — неладно. Опасаюсь я, пап! Как они там, в лесу? Морозно, а Сережка непривычный, у дяди Гриши одна рука. — Женя возбужденно теребил завязки у шапки. — Позвони в дом отдыха, пап! Ведь можно узнать, приехали они или нет.
— Как же я позвоню? Видишь, собрание!
— А ты попроси, пап! — не отставал Женя, поглядывая в кабинет, где стоял телефон. — Такое дело, можно и обождать минутку...
Семен Кузьмич все еще досадовал на председателя, и ему ни о чем не хотелось его просить. Но Сундуков сам заметил Женю и спросил:
— Чего у тебя там, Колкотин?
Семен Кузьмич смущенно развел руками:
— Дома у меня неладно, товарищи. Мальчишка прибежал.
— Видим. Что случилось?
— Шуряк у меня нынче гостил. Из Светлого. Перед вечером поехал домой, а собака-то и прибежи обратно. На веревке варежку племяшкину принесла — пристыла, стало быть...
Все насторожились. Сундуков сказал:
— Постой, постой! Какая варежка? Какая собака?
Вперед выступил Женя. Помахивая шапкой, неотрывно глядя на Сундукова, отрапортовал:
— Моя собака. Винтик называется. Я ее Сережке подарил, потому что он мне удочки привез на день рождения. Мы Винтика в кошеву посадили и привязали. Я сам привязывал, сорваться не мог, а вот прибежал. И варежка к поводку пристыла. Да так сильно, насилу отодрали. А раз пристыла, значит Сережка не в санях сидел, а по снегу ходил. Сидел бы в кошеве, разве она намокла бы? Да ни за что!
В это время длинно зазвонил телефон. Сундуков торопливо взял трубку.
— Я слушаю. Кто, кто? Дом отдыха? Я слушаю вас! — Сундуков значительно оглядел всех. — Как же, как же, были здесь такие. Перед вечером уехали. Да мы сами тут тревожимся: с ними, оказывается, собака была и прибежала обратно... — Он замолчал, скосив глаза на чернильницу и постукивая по ней ручкой. — Так. Так. Пустая? Так. Лыжники? Понятно. На каком участке дороги? Неизвестно? Н-да! Хорошо, со своей стороны тоже будем принимать меры. Будьте здоровы, товарищ директор!
Положив трубку, Сундуков сразу уперся взглядом в Колкотина:
— Он что, пьяный от тебя поехал?
Семен Кузьмич замялся:
— Так ведь день рождения Женькин был. Не то чтобы очень, а грамм по триста пришлось...
— Грамм по триста... Потерялись оба в лесу, вот что!
Семен Кузьмич побледнел и грузно осел на стул.
— Вот так штука! Как же так?
— А вот так, черт бы вас подрал! Отпустили на ночь глядя, да еще выпившего. Сколько лет племяннику?
— Девять, — пробормотал Семен Кузьмич.
— Девять-то бы еще ничего, — вмешался в разговор Женя. — Не тренированный он, вот в чем все дело.
Не слушая Женю, Сундуков сказал:
— Из дома отдыха лыжники на поиски вышли. А что лыжники? Пока доберутся, пока обыщут лес, от людей одни сосульки останутся. Мороз-то вон такой!
Все посмотрели на окна, покрытые толстым слоем льда.
— Волков на Собольской дороге не замечали. Как будто всех повывели, — задумчиво, как бы про себя, сказал комбайнер Авдонин, человек богатырского телосложения, заядлый охотник и рыбак.
— Мороз пострашнее волков сейчас будет, — возразил Сундуков и внимательно осмотрел всех. — Ну, так как, товарищи коммунисты? Продолжать собрание будем или в лес пойдем?
— Обождет собрание! — махнул рукой Авдонин, выпрямился во весь громадный рост и стал натягивать полушубок. — Люди гибнут.
Вслед за Авдониным стали одеваться и другие коммунисты.
— Так, — сказал Сундуков, который был председателем собрания. — Дело ясное. Собрание переношу на завтра... Сергей, как у тебя вездеход? В готовности?
— Скажете тоже! — обиженно отозвался Сергей Надымов, водитель вездехода. — Когда он у меня не на ходу был?
— Ну, тогда поедем. Лыжники лыжниками, а наше дело — использовать технику. Так оно поскорее будет...
У Жени загорелись глаза. Он потянул отца за рукав:
— Пап, я с вами, ладно?
— Отстань! Не до тебя!
Только всего и сказал отец. Но посмотрел так, что сыну стало ясно: проси не проси, а на вездеход его не возьмут.
Насупившись, Женя вышел на улицу. Из правления выходили люди и поспешно бежали по домам: кто за лыжами и рукавицами, кто захватить кусок хлеба на дорогу, которая может оказаться долгой и трудной. По ту сторону сельской площади у освещенных одинокой лампочкой широких ворот гаража рокотал мотор: Сергей Надымов прогревал двигатель вездехода перед выездом.
А Жене все сильней, все нестерпимей хотелось поехать вместе со всеми, узнать, что случилось с дядей Гришей и Сережей, помочь чем можно. Из окна соседнего дома на снег падали прямоугольники света. Женя вспомнил о своем приятеле, сыне председателя колхоза Игорьке. Сидит, наверно, почитывает, а в лесу такое делается — дядя Гриша и Сережа погибают!
Женя решительно шагнул вперед, через сугробы пробрался к окнам и трижды стукнул в стекло. Дверь отворилась, и на крыльцо вышел Игорек с накинутым на голову полушубком и стал озираться во все стороны.