Под уральскими звездами
Шрифт:
Огонек в особняке Шмарина погас. «Отсчитался!» — пробормотал Витя, натянул на уши дедов тулуп и уснул...
Так рассказывал Сереже Виктор позже, через несколько лет, когда уже работал на заводе, стал красногвардейцем.
Глава 4
КАК ЖИВУТ БОГАЧИ
И все-таки Дунаевы пошли на поклон к Шмарину.
Виктор подрос, и Анна Михайловна решила просить золотопромышленника выполнить обещание.
— Не попущусь! — твердила она. — С какой
— Не надо, мама! — возражал Витя. — Ничего не сделает. Зря только кланяться будем.
— С поклона голова не заболит...
Анна Михайловна настояла на своем. В воскресенье надела на ребят чистые рубахи, принарядилась сама, и они отправились.
Жил Шмарин на другой стороне пруда, недалеко от плотины, в большом, двухэтажном доме. В трех флигелях, построенных во дворе, обитала многочисленная родня и прислуга.
Парадным ходом Дунаевых не пустили. Выглянувший на стук толстый и важный человек молча погрозил им пальцем и тут же захлопнул тяжелую дубовую дверь.
Такая встреча расстроила Анну Михайловну, но упорства не сбавила. Она взяла ребят за руки и повела их к чугунным решетчатым воротам. За ними был двор, выстланный большими гранитными плитами. Здесь все прибрано, чисто, в щелях между плитами щетинились пучки зеленой травы. Карету с дворянским гербом мыл здоровенный рыжий кучер. Поздоровавшись, Анна Михайловна назвала его Степаном Петровичем. Степан Петрович неприязненно посмотрел на Дунаевых опухшими глазами и даже не кивнул в ответ.
Из этого двора они прошли в другой, черный двор, — и словно очутились в другом мире. Повсюду темнели лужи вонючей жижи, лежали кучи навоза, к крыльцу можно было добраться только по дощатым мосткам. Из большой помойной ямы несло тошнотворно-сладким запахом.
Вошли в кухню, заполненную клубами пара и едким чадом. У порога худая, с выбившимися из-под платка седыми волосами старуха полоскала в лохани тарелки. Вода была грязная, жирная, в ней плавали объедки пищи. Толстая кухарка в белом переднике и белом колпаке, позевывая, равнодушно наблюдала за работой судомойки.
Она отодвинулась в сторону, освободила место на лавке и кивнула Анне Михайловне:
— Проходи, Аннушка, милости просим. Раненько пожаловала, обождать придется... Твои сыночки-то? Ишь, какие славнущие! Пирога хотите, ребятки?
Ребята наотрез отказались: такой грязи навидались, что никакие пироги в рот не полезут.
— Не хотите? А то дам — осталось после вчерашнего пированья... Хорошо, когда детишки есть. У меня вот нету — не знаю, где придется свой век скоротать. Что и говорить — без ребятишек человек на свете сирота сиротой...
Она начала жаловаться Анне Михайловне на свое разнесчастное житье-бытье. Ребята смотрели, Сереже запомнилось, что кругом было очень много грязной посуды. Груды тарелок блюдец, чашек стояли на столе, на лавках, подоконниках, даже на полу.
— Зачем им столь посуды? — шепотом спросил он брата.
— Жрут много! — коротко ответил тот.
Прибежал худой человек с угреватым лицом. Через локоть у него было перекинуто ослепительно белое полотенце. Он повертел головой, пальцем поправил сжимавший шею тугой крахмальный воротничок, стал боком к кухарке и проговорил:
— Кузьме Антипычу — капустного рассолу! Скореича!
— Власьевна, ступай в погреб, нацеди! — приказала кухарка.
Старуха вытерла руки о передник:
— Уж посуду-то домыть бы дали!
— Беги, беги, потом домоешь! Мучается, поди, сам-от...
Власьевна ушла, а кухарка продолжала толковать с Анной Михайловной, не обращая внимания на человека с полотенцем. Тот подошел к подносу и стал сливать оставшееся в рюмках вино в один бокал.
Потом появился пухлый, краснощекий мужчина. Лицо его было встревожено, он тяжело дышал:
— Степана не видали? Степан-то где? Николай Кузьмич щенка требуют!
— Это вчерашнего? Эва, вспомнил! Его Степан в пруду утопил, — злорадно отозвался угреватый.
Мужчина растерянно поморгал глазами, словно не мог понять того, о чем говорит камердинер. Присел на лавку и хлопнул ладонями по коленям:
— Ну, будет теперь делов!
— Да, уж задаст тебе Николка! — все с тем же злорадством сказал угреватый и выпил то, что сливал в бокал. — Будет тебе потеха!
— Я-то при чем? Степан топил, не я! Без Степана я наверх не пойду.
— Пойдешь! Еще как пойдешь!
Они заспорили, пока не появилась пожилая полная старуха в накинутой на плечи черной шали:
— Самовар-то готовый?
— На дворе самовар. Степан раздувать должен, — сказала кухарка.
— Ах ты, господи! Уж когда наказала...
— А углей ты припасла? — спросил камердинер.
— Мое ли это дело — угли припасать...
Началась перебранка. Видно, брань и свары были здесь делом обычным.
Сережа взглянул на мать и брата. Анна Михайловна строго поджав губы, смотрела в окно. Иногда она кивала головой, чтобы показать безумолчно болтавшей кухарке, что она ее слышит. Витя кривил губы в злой насмешливой улыбке — вот как они живут, богачи и их холуи! Грязь, свары, ругань... А мать желает, чтоб он их почитал! Как же, будет он их почитать...
Камердинер повел Дунаевых внутрь дома. По лестнице поднялись на второй этаж, длинный коридор привел в большой, еще не прибранный зал. Из зала вошли в кабинет, и Сережа впервые увидел Шмарина.
Облаченный в стеганый пестрый халат Шмарин полулежал в кресле, вытянув ноги и раскинув на подлокотники руки. Голова его была обмотана полотенцем, глаза закрыты, губа отвисла. В то время золотопромышленнику было немного более сорока, но выглядел он стариком.