Под южными небесами. Юмористическое описание поездки супругов Николая Ивановича и Глафиры Семеновны Ивановых в Биарриц и Мадрид
Шрифт:
– Quelque chose pour le balonieur, madame! – раздалось над самым ухом Глафиры Семеновны.
Она обернулась. Перед ней стоял итальянец в клетчатых брюках и держал створку большой раковины, приглашая к пожертвованию. Не удовольствовавшись пятью франками, данными ему Плеткиным, он собирал и доброхотную лепту с зрителей.
Николай Иванович дал полфранка.
– Однако не пора ли нам к обеду? – сказал он супруге. – Скучно здесь.
– Что ты! – воскликнула та. – Еще только пять часов, а здесь обедают в семь.
Но тут опять подошел
– Ну вот и шар видели, – проговорил он. – Не надоело вам еще на пляже?
– Да вот мужу уж надоело, – отвечала Глафира Семеновна.
– Да, сегодня здесь скучновато, потому что в казино теперь концерт классической музыки и половина публики там. Подождем полчаса, и я вас поведу к Миремону.
– Что это за Миремон? – задал доктору вопрос Николай Иванович.
– Здешний знаменитый кондитер на улице Мазагран. В шестом часу у него в кондитерской собирается все здешнее высшее общество пить шоколад и кушать сладкие пирожки.
– Это перед обедом-то? Да ведь аппетит испортишь.
– Совершенно верно, но у здешней аристократии вошло это как-то в обычай… – пожал плечами доктор. – Ну, можете не кушать там, а только купить десяток пирожков, унести их домой, а посмотреть-то вам общество надо, чтобы познакомиться с здешней жизнью.
– Надо, надо… – подтвердила Глафира Семеновна. – Ведите нас, доктор.
– К вашим услугам. Мой патрон тоже туда собирается пройти.
Доктор пошел рядом с супругами.
19
По правую и по левую сторону улицы Мазагран, против кондитерской Миремон, выстроились парные экипажи. В них приехали в кондитерскую люди биаррицкого высшего круга. Кучера, по местной моде, в лакированных черных шляпах, в черных куртках с позументами нараспашку и в красных жилетах, покуривали на козлах папиросы. Против кондитерской на тротуаре стояли зеваки и смотрели в распахнутую настежь дверь на сидевшую за столиками публику. Супругам Ивановым и доктору Потрашову, подошедшим к кондитерской, пришлось проталкиваться сквозь толпу, чтоб попасть в кондитерскую. В кондитерской, представляющей из себя всего одну большую комнату, все столики были заняты. Проголодавшиеся перед обедом посетители с каким-то остервенением пожирали сладкие пирожки. Перед многими были чашки с шоколадом. Некоторые, которым не хватило места, ели пирожки стоя, прислонившись к прилавку и держа блюдечко с пирожками в руках. Большинство явилось сюда с концерта классической музыки, бывшем в казино. Некоторые дамы были еще под впечатлением выслушанных музыкальных пьес и в разговоре друг с дружкой закатывали под лоб глаза и восклицали:
– C’est delicieux! C’est fameux!
Супруги быстро окинули взорами помещение. Прежде всего им бросилась в глаза несколько сгорбленная тщедушная старушка, вся в черном, с митенками на руках, с желтым лицом и вострым носом. Перед ней стояла тарелка с пирожками, но сама она их не ела, а, ломая ложечкой по кусочку, скармливала трем, самого разнообразного
– Теперь для Тото кусочек… Теперь для Муму кусочек… Теперь для Лоло… Что это? Лоло-то уж не кушает?..
– Сыт, должно быть, – отвечала старушка. – О, Лоло не жаден и всегда первый отстает от всякого угощения! Милый… – наклонилась она к собачонке, причем та, улучив момент, лизнула ее в нос.
– Тогда передайте, ваше сиятельство, Тотошке.
– Тотошке я с яичным кремом кусочек дам. Он с кремом любит. Послушай… Не хочет ли Лоло пить? Оттого, может быть, и не кушает? – спросила старушка.
– Как сюда ехать, ваше сиятельство, так только что напоила молочком. Ну, если ты сыт, Лолоша, то благодари княгиню, поцелуй у нее ручку, – обратилась приживалка к собачке.
– Он уж благодарил. Оставь… Он лизнул меня.
И опять началось:
– Тотоше кусочек… Муму кусочек пирожка. Вот Муму сколько хотите будет кушать. Она жадная-прежадная девочка.
– Княгиня Храмова из Москвы… – шепнул супругам Ивановым доктор Потрашов, кивнув на старушку. – Она здесь Thermes Salins принимает. Это уж ванны не из морской соленой воды, а из соленого источника. Вода его почти вдвое солонее морской воды.
К княгине подошел совсем расхлябанный молодой человек, тощий, с истощенным лицом, в черных усах щеткой и с моноклем в глазу, и произнес по-французски, стараясь сделать масляно-блаженную улыбку:
– Смотрю я на ваших собачек, княгиня, и любуюсь. Какая прелесть!
– Merci, mou bon… – отвечала старушка, тоже блаженно улыбнувшись. – Эти собаки все равно что люди. А вот моего Тото я даже считаю умнее многих людей. Вообразите, он иногда даже философствует, – прибавила она уже по-русски.
– Неужели? – удивился молодой человек.
– Верно, верно. Тотоша, ты философствуешь? – спросила мохнатого черненького песика княгиня.
– Гам, гам… – пролаял песик.
– Видите, отвечает, что да.
– Восторг! Один восторг! – воскликнула приживалка, взяла собачку за голову и чмокнула ее в мордочку.
– А этот молодой человек кто? – спросил доктора Николай Иванович.
– Он наш аташе при каком-то посольстве, – был ответ.
– Ну что же… Надо что-нибудь скушать, – сказала Глафира Семеновна.
– Ей-ей, ничего не могу, – отвечал супруг. – Как же это так перед обедом сладкое?.. Вот если бы рюмочку водки и бутерброд с тешкой или семгой… А то вдруг пирожки!
– Ешь, ешь… Бери и ешь. Бери вон яблочное пирожное… Уж если здесь так принято и попал ты в такое общество, то обязан есть. Не правда ли, доктор?
– Сам я есть не буду. Я только выпью рюмку коньяку, – отвечал доктор.
– Как? Да разве здесь коньяк есть? – радостно воскликнул Николай Иванович.
– Сколько хотите! И коньяк, и ликеры.