Под знаком радуги
Шрифт:
– Вы прекрасно говорите по-русски.– восхищалась Лариса. Она вообще восхищалась этой энергичной, уверенной в себе дамой. У неё как-то не получалось носить украшения так естественно и легко, волосы прятать под яркие, замысловатые тюрбанчики из платков и без смущения выходить к завтраку в коротеньких шортиках. По виду Хельга была лет на пять старше её, но рядом с ней Лара чувствовала себя сморщенной старушкой.– Всё у вас так естественно получается!
– Лариса, во первых– давай на ты, а во вторых– перестань оглядываться на других, на то, что они скажут, плюнь на их мнение! Живи собственными интересами и сама удивишься, как легко быть свободной.
– Свобода же не только
– Дорогая я психолог высокой квалификации, у кое-что про тебя поняла. Например если ты сейчас здесь одна, значит уже на пути к независимости собственного я. Процитирую классика нашего Александра Пушкина:
"Иная, лучшая, потребна мне свобода:
Зависеть от царя, зависеть от народа -
Не все ли нам равно? Бог с ними.
Никому
Отчета не давать, себе лишь самому
Служить и угождать!»
Новоявленные подруги много времени проводили вместе. Лариса узнала массу интересных подробностей из жизни Хельги. Её бабка русская аристократка, во времена революционных перемен, будучи молодой институткой из Смольного, вместе с отцом –генералом царской Армии перебралась сначала в Турцию, а потом во Францию. Там она познакомилась с польским инженером и вышла за него замуж. После второй мировой войны мужа пригласили работать на восстановление разрушенной Германии. В Берлине родились их дети, а потом и внуки. Бабуся, судя по рассказам Хельги, имела железный характер, наверное сказалось время обучения в Институте благородных девиц. Она завела железное правило в семье– в стенах дома все должны разговаривать на русском языке. Горничная готовила только русскую кухню– борщи, расстегаи, пельмени и даже чисто хлебный квас. Наверное так она компенсировала острую тоску по родине. Если муж поляк раз в год наведывался на свою историческую родину в Польшу, то бабушка в России побывала лишь за несколько недель до смерти.
– Ты знаешь, мама вспоминала, что бабушка целовала взлётную полосу как только приземлился самолёт. Это так трогательно сохранить до самой смерти любовь к родной земле. Сейчас это кажется странным. Мы стали космополитами, особенно после того, как границы Шенгенской зоны размылись. Различные культуры проникают друг в друга безостановочно. Мебель покупаем в одном и том же магазине «Икея», продукты в супермаркетах «Альди» или «Лидл». Европейцы едят одинаковые продукты, смотрят одинаковые шоу.– Хельга улыбнулась собственным мыслям, и дёрнула подругу за рукав.– Вы в России тоже смотрите «Голос»?
– Конечно! Я обожаю это шоу!
– Бабуся до последнего дня выпивала перед сном рюмкочку смородиновой наливки и выкуривала тонкую, длинную сигарету. До последней минуты сохраняла память и живой ум. Дожила до ста двух лет.– Хельга пожала плечами и с сожалением произнесла.– Мне кажется, она прожила бы ещё, но как-то призналась, что просто устала. Даже не представлю, как можно устать от жизни?
Они немного помолчали. Лариса мало что знала за пределами своего города, своего дома. Про мебельный супермаркет «Икея» читала в каких-то новостях, а про другие названия слыхом не слыхивала. В Москве процветали бренды с другими названиями.
– Мой дед Кшиштав Радзишевский безумно любил бабушку,
– Он ещё существует? Дом не снесли?
– Нет, что ты. Я вышла замуж, и мы с мужем долгое время работали в Аргентине. Когда один за другим ушли родители хозяйкой сама себя назначила младшая сестра.– немка безнадёжно махнула рукой.– Потом, не посоветовавшись со мной быстро его продала и вложила деньги в бизнес. Через какое-то время и бизнесу пришёл конец.
– Ты скучаешь по дому?
– Сейчас уже не так, наслоилась новая информация, время меняется очень быстро. Но когда проезжаю по этой улице обязательно останавливаюсь. Там живут мои воспоминания, детство, юность, бабушка с дедушкой, родители. Я знаю там каждый уголок, помню, где стояла коробка с игрушками, и где бабуся прятала свои сигареты и настойку.
– А ты знаешь, мама рассказывала, что её отец– мой дед во время войны был простым солдатом, дошёл до Берлина и даже на разрушенном Рейхстаге нацарапал стёклышком свою фамилию Сафронов. Было бы справедливо, чтобы это памятник поверженной Германии не восстанавливали и не реставрировали, тогда каждый освободитель, который побывал там, мог и через годы гордиться собой. Я бы например хотела обнаружить надпись, сделанную дедом, которого никогда не видела.
– Может быть ты и права. Только не все с таким почтением и желанием вспоминают этот исторический факт. Немцев приучили стыдиться этой страницы своей истории. Уже столько времени прошло, выросло несколько поколений, а им всё вдалбливают: Вы должны быть толерантными, должны уважать другие нации, другие мнения, должны помогать слабым странам. Немцы уже всё осознали, навели свой «заубер»– порядок в стране, сколько можно их ещё стыдить за то, что произошло почти сто лет назад?
– А тебя бабушка не учила русской поговорке– «кто старое помянет, тому глаз вон, а кто забудет, тому оба!» Я думаю, что амнезия в истории ведёт к повторению.
Подруги проводили много времени вместе, иногда спорили до того, что уже не желали друг с другом знаться, но за ужином мирились, хоть и оставались каждая при своём мнении. У Хельги в запасе оказалось множество занимательных историй, а Ларисе нравилось слушать приятельницу. Казалось, что её жизнь пресная и скучная, а в повествованиях немки мелькали страны, континенты и разные, занимательные судьбы.
В этот день море штормило, волны с грохотом и брызгами накатывали на берег. Лариса то смотрела на стихию, то заглядывала в книгу. Время приближалось к обеду. Пора было переодеваться и отправляться в столовую на открытой террасе. Самое удивительное, что столики оказались пусты. Она огляделась– неужели самая голодная или время перепутала? Вдруг жалюзи на барной стойке с грохотом поднялись, образовался шум и гам. Лара округлила глаза– постояльцы отеля, наряженные в мишуру, клоунские колпаки и держа в руках разноцветные шарики хором громко закричали: