Под знаком Вовки
Шрифт:
– И не только о ней, еще и о своей первой любви. Я никому и никогда о ней не говорила.
– А мне почему?
– Память о ней неразделима с самой тяжелой моей потерей. Мне было плохо тогда - давно, а тебе – на тот момент. Вспомнилось, отозвалось, зазвучало в унисон… и у меня тоже есть слабости, Саша. Поделилась с тобой своим, разделила твое. А почему ты спрашиваешь?
– Да так… подумалось просто.
Мы попрощались. Я сходила умылась…
И честно – не совсем понимала, что со мной делается. Похоже было на то, как с Ильей – и радость,
А как долго решалась и думала! Выжидала, когда останемся с Владом, чтобы наконец выяснить… Дождалась. Это был последний день работы, нас всех отпускали на месяц. Дальше тянуть было некуда и я осторожно поинтересовалась, заходя издалека:
– То, что Зав говорил тогда о покушениях… Влад?
– Ты приняла слишком близко к сердцу! – будто даже в сердцах отозвался он.
Мы давно уже перешли на «ты» - он и предложил. И оказался прав – общаться стало проще и легче в разы. Хотя я все так же признавала его возраст и опыт, а он, надеюсь – наличие у меня мозгов. Но сейчас отчитывал, как маленькую:
– Даже странно, Саша. Это я влез туда и так… что было бы нелепо! И потом - сейчас нас секретят по полной, сделали выводы. Выводы сделаны, Саша! А история с Фаттаховым вообще – совсем другая история. Его убрали, потому что несколько лет не могли установить прослушки в посольстве – инфобезопасность была полностью на нем. А если бы не посольский врач, снимающий операцию на видео и контролирующий реанимационные действия, то может и не откачали бы. Скорее всего.
– Откачали? – тупо переспросила я.
– Ну – реанимировали, - уточнил Влад с раздражением, - вывели из обратимого состояния клинической смерти. Это профессиональные риски, они есть в любом деле – у тех же дальнобоев. Мы с тобой за рулем всего ничего, а они – почти всю жизнь. Кто рискует больше? Фаттахов – вообще другая история – не бери в голову.
– Реанимировали, - решительно подытожила я, чувствуя, как внутри что-то начинает подергиваться.
– Ну да… забудь – это лет десять назад было…
Мне нужно было уйти – срочно. Еще одной моей истерики Заворотнюк просто не переживет. Махнув рукой Владу, я вышла в коридор. Здесь тоже были камеры, поэтому… И в лифте, и в коридоре жилого корпуса.
А внутри что-то поднималось и ширилось, ширилось. Губы растягивались сами собой. И вряд ли это выглядело улыбкой. Спасибо – никто не встретился.
Только ввалившись в квартиру и захлопнув за собой дверь, я прошла в спальню, сползла на пол и заржала. Просто смехом назвать это было бы сложно - да… Ребра болели до сих пор.
В деревню мы доехали засветло, хотя и не спешили от слова «совсем». Нас уже ждали и встречали – пирогами с капустой, крольчатиной, тушеной с картошкой, запеченным в печи молозивом – корова недавно отелилась. И самогоном понятно. Мама гнала его понемногу для своих нужд – травки настоять и просто выпить иногда «с устатку и от нервов».
Сейчас казалось и правда – самогон самое то. Жутко хотелось расслабиться после трассы и просто - расслабиться. И, наверное, грамулька не помешала бы, но… где-то во мне сейчас формировались и вызревали будущее яйцеклетки.
А к вечеру я уже и так растеклась и расслабилась, наевшись до отвала и осознав наконец, что нахожусь дома, в безопасности. Навалилась усталость и параллельно с ней жгучая потребность вывалить на маму свои обиды – вдруг да полегчает? Лариса разделила то мое состояние, по ощущениям - ровно надвое. Вот и сейчас бы так.
– Мам… только вы да Вовка меня и любите, - сдалась я сама себе, удобно устраиваясь на широком топчане под яблоней, головой на маминых коленях.
Была еще не ночь, но уже и не совсем вечер. И птицы не пели, а изредка тихонько попискивали в гнездах. Ветер стих, и дядь Ваня завел дымокур в стороне, добавив туда какой-то сухой гриб – пах он не противно, а вот комары его боялись. И от мамы пахло приятно – травой, молоком и немного коровой. Домом пахло и безопасностью. А я почти уже засыпала.
И рассказывала ей – тихим, сонным голосом. Монотонно и безэмоционально. Об Илье нельзя было – она нашла бы его и убила, Лену его так точно. А вот о Сергее и странной обиде на него я рассказала.
– Ты же сама его прогнала, - расчесывала мама гребешком мои волосы, от чего спать хотелось еще больше.
– Не… я не гнала, мам – просто не решалась, не могла. Считала – должна что-то Илье.
– А сейчас не считаешь?
– Больше нет. Но толку? Он просто уехал и пропал. Цветы раз прислал и все. А я их – обратно…
– Так, а чего ты хотела? – тихо шелестела она голосом. Казалось, в этой тишине иначе и нельзя. И я тоже шептала:
– Чтобы хоть раз решили за меня?
– За тебя решишь… я решала – ты послушалась?
– ворчала она.
– Ветеринарка – не мое. А за тебя разве решишь? Но дядь Ваня же с тобой?
– Я пять лет его к себе не подпускала. В дом пустила, а в постель – нет, - ровно доложила мне она.
Я проснулась. Села. Заглянула ей в глаза.
– По какой причине?
– А все по той же… и никто его здесь не держал.
– Папа, да? Ты по нему так?..
– По нему, по себе, по Ване – ждала, что одумается. Зачем я ему калечная такая, душой ущербная? И уехать отсюда сил не было – бывает и так, всяко бывает. И ему тоже - сидеть здесь… Может любила бы тогда, так и старалась для него, а я жила, как жилось, как могла. И тебе доставалось.
– Все, что заработала тогда, я заслужила. А потом… через пять лет?
– Дождался? Здесь же, вон он… Я уж думала – отсохло там все.
– Да… ну… - тяжело вздохнула я, - а что ты скажешь, если я рожу еще ребеночка? Без мужа, через больницу?