Под знаменами Москвы

Алексеев Юрий Георгиевич

Обращает на себя внимание также термин «мужи вольные», примененный новгородцами к самим себе. Как мы видели, именно так официально называли себя псковичи, с 1460 г. находившиеся в полной политической зависимости от Москвы, но сохранявшие свое внутреннее самоуправление. Употребление этого термина (и тоже в сочетании с признанием себя «отчиной») новгородцами в тексте Коростынского докончания может свидетельствовать об их стремлении к такому же статусу в составе Русского государства, какой был у Пскова. Именно такое положение и зафиксировано фактически Коростынским договором. В. Н. Бернадский видел в термине «мужи вольные» дерзкий вызов, показатель «слепой приверженности» к «старине» и самоуверенной ограниченности косного новгородского боярства ³² . Это, однако, маловероятно. Перед нами — согласованный обеими сторонами текст

договора, в котором подобные выпады едва ли были возможны.

Существенное значение с конкретно-политической и, более того — с принципиально-идеологической точки зрения имеет и следующая статья договора: 8) «А на владычество нам, Великому Новугороду, избирати… по своей старине; а ставитися нашему владыце в дому Пречистые… на Москве… у митрополита… а инде нам владыки опроче московского митрополита нигде не ставити».

Подобно тому как статьи 4 и 5 декларируют политическую неотделимость Новгорода от Русской земли, а статьи 6 и 7 — его лояльность по отношению к великому князю, эта статья определяет неотделимость новгородской церкви от русской митрополии. Налицо решительный, бесповоротный разрыв со всеми попытками (от кого бы они ни исходили) втянуть новгородскую епископию в орбиту влияния литовского киевского митрополита. Тем самым один из существенных вопросов конфликта 1470—1471 гг. решается целиком и полностью с позиций Москвы.

Характерна и заключительная часть документов:

Договор 1456 г.	Договор 1471 г.
«А на том на всем, князь великий… целуйте крест ко всему Великому Новугороду…	«А на том на всем, господине князь великий… целуйте… крест ко всему Великому Новугороду…
Такоже и посадник и весь Великий Новгород целуйте крест к великому князю…»	Также… весь Великий Новгород целуем крест ко своей господе, к великому князю…»

Употребленный в начальной статье грамоты термин «господа», «господин» по отношению к великому князю повторен и в заключении. Это — новый политический термин, отсутствовавший в прежних новгородско-московских актах.

Таким образом, несмотря на традиционность большей части своего текста, включавшего без изменения статьи прежних новгородско-княжеских докончаний (восходящих в основе к грамотам XIII в.), новгородская грамота о Коростынском договоре содержит принципиально важные новые моменты. Она не только уточняет и конкретизирует политические обязательства новгородцев, сводящиеся к полному отказу от ориентации на чужеземные силы, но и впервые декларирует политический статус Новгорода как «отчины» великого князя, неотъемлемой части Русской земли и признание «мужами вольными» главенства над собой своей «господы» — великих князей всея Руси. Именно в этом основной, принципиально новый смысл документа, тем самым существенно отличающегося и от Яжелбицкого, и от всех предыдущих договоров.

Московский текст Коростынского договора также в подавляющем большинстве статей воспроизводит условия Яжелбицкого мира. Терминология этого текста консервативна — делегаты Новгорода в нем всюду названы по-старому «послами». Новой является статья 24 о пропуске псковских послов через Новгородскую землю и новгородских через Псковскую ³³ . За ней следует пять новых статей, отсутствовавших в Яжелбицком договоре. Все они связаны с вопросами судебного устройства.

Первая из новых статей устанавливает единый принцип судебного разбирательства о татьбе и разбое. Каждая из сторон должна разбирать эти дела на своей территории, охраняя права представителей другой стороны. По существу эта статья означает отрицание экстерриториальности уголовного суда. Статья усиливает гарантии правосудия в отношении москвичей в Новгородской земле и новгородцев — на территории великого княжества. Ее следует рассматривать в контексте не московско-новгородских отношений, а в более широком плане — как шаг в новом судоустройстве в масштабах всей Русской земли.

Зато следующие четыре статьи посвящены специально вопросам судебного устройства в самом Новгороде. Статья 26 носит принципиальный, декларативный характер: «А что грамота докончалная в Новгороде промежь себя о суде, ино у той грамоты быти

имени и печати великих князей».

По верному наблюдению Л. В. Черепнина, речь идет о том, что Новгородская Судная грамота, судебный устав республики, переписывается на великокняжеское имя и скрепляется печатями великого князя, что равноценно признанию великого князя верховным судьей во внутренних новгородских судебных делах ³⁴ . Трудно переоценить политическое значение этого факта. Коростынский договор, таким образом, не только фактически ликвидирует внешнеполитические функции новгородской правящей верхушки, но и ставит ее важнейшую внутриполитическую функцию — суд и судебное устройство — под прямой контроль великокняжеской власти.

Последующие статьи конкретизируют это фундаментальное положение. Статьи 27 и 28 устанавливают деление судебных пошлин за важнейшие уголовные преступления по Новгородской Судной грамоте поровну между новгородскими властями и великим князем. Суть здесь, конечно, не только и не столько в увеличении судебных доходов великокняжеской казны, но прежде всего — в принципиальном усилении вмешательства великокняжеской администрации в новгородское судопроизводство. Это подчеркивает и последняя статья рассматриваемого цикла: 29) «А сотцким и рядовичам безо князя великого наместника и без посадника не судити нигде». Тем самым весь новгородский суд, все судебные инстанции боярской республики ставятся под непосредственный контроль представителей великого князя.

Подведем итоги. Коростынский договор 11 августа 1471 г. — важнейший шаг на пути к ликвидации вечевой республики. Несмотря на консервативность своей формы, дословное повторение старых традиционных статей прежних новгородско-княжеских докончаний, он наполнен принципиально новым содержанием. Суть его — полное подчинение феодальной республики во всех важнейших сферах ее деятельности контролю великокняжеской власти. Политические институты и традиции Великого Новгорода отныне сохраняют только номинальное, сугубо формальное значение.

Коростынские переговоры не ограничились вопросами, отразившимися в тексте мирного договора. «Управливая новгородець», великий князь коснулся и других сюжетов. Непосредственный результат этого — вечевая грамота Великого Новгорода о сложении крестного целования с ряда бывших новгородских земель, в составе которых перечислены Пинега, Кегрола, Чакола, Пермские земли, Мезень, Пильи Горы, Немьюга, Пинешка, Выя Сура Поганая. По вечевому определению, «ино то земли осподы нашей, великих князей» ³⁵ Эти земли были расположены на правом берегу Северной Двины и к востоку от нее. Переход их в руки Москвы отрезал новгородским боярам путь к Северному Уралу, поставлявшему важнейший товар новгородского экспорта — пушнину. Сохранив по Коростынскому миру Двину, Новгород терял возможность дальнейшей экспансии в северо-восточном направлении. Это было сильнейшие ударом по экономической основе могущества новгородской боярской олигархии. Политическое подчинение Новгорода сопровождалось расшатыванием экономической базы его правящей верхушки.

В свете этого трудно согласиться с мнением о видимом несоответствии «между блестящими военными успехами московской войны и скромными политическими итогами их». Напротив, политические итоги войны 1471 г. имеют не меньшее, если не большее, значение, чем военные успехи. Однако блестящие победы московских войск сразу бросались в глаза современникам и были достойно оценены ими, а политические итоги войны, облеченные в традиционные формы докончания, проявились во всем своем глубоком смысле далеко не сразу. Именно этим можно объяснить источниковедческий парадокс, замеченный В. Н. Бернадским: «…ни один из летописцев не усмотрел в Коростынском мире какого-либо покушения против основ новгородского вечевого порядка» ³⁶ . Приведенное мнение одного из наиболее крупных и вдумчивых исследователей истории Новгорода имеет особое значение: на нем основано представление автора о политическом курсе московского правительства, проявившемся в Коростынском докончании и в последующие годы. Этот курс, по В. Н. Бернадскому, был направлен «на сговор с новгородской боярской верхушкой, а не на разгром новгородского порядка». Однако, как мы видим, условия Коростынского договора, формально не ликвидируя новгородские политические институты, сводили их реальное значение к минимуму.