Подари мне пламя. Чернильная мышь
Шрифт:
Швейцар, все еще сомневаясь, передал Маред с рук на руки экономке, сухопарой особе с вечно поджатыми губами. Зато экономка знала ее в лицо и, хотя бросила неприязненный взгляд на злосчастные ботинки, слегка запыленные после мостовой Западного района, все же проводила Маред в библиотеку, пообещав пригласить тьеду Изабель.
Оставшись одна, Маред положила папку на стол и не удержалась, подошла к ближайшей полке и ласково провела рукой по темным корешкам с золотым тиснением. Показалось, что теплые кожаные переплеты отозвались, разве что за рукой не потянулись, но это, конечно, глупости… Изабель как-то
А вот и она, легка на помине. Влетевшая в библиотеку рыжеволосая красавица с растрепанными кудрями так и просилась на обложку пресловутого романа. Скинув туфли на высоченном каблуке, Изабель упала на диван у стены, поболтала ногами, так что нежно-сиреневый шелк пышной юбки заплескался в воздухе, и томно сообщила:
– Ох, устала!
Ну, еще бы. Финальные аккорды рамбиде, приглушенные стенами, доносились даже сюда. Маред выразительно глянула на папку, лежащую на столе. Не дождавшись, пока сладко потянувшаяся Изабель соизволит заинтересоваться, взяла диплом и сунула его почти под самый хорошенький носик с конопушками.
– Тьеда Кармайкл, ваша работа.
– О! Ты сделала! – всплеснула руками Изабель, и Маред насторожилась.
Удивление в голосе рыжей красотки было слишком уж нарочитым, будто она никак не ожидала увидеть заказ так скоро.
– Спасибо, милочка Уинни, спасибо, дорогая!
Вскочив, Изабель закружилась по библиотеке с папкой, держа ее на вытянутых руках. Надо отдать Кармайкл должное, с танцами у нее получалось куда лучше, чем с историческим правом.
– Пожалуйста, – вежливо ответила Маред. – Вы заплатите чеком или наличными?
Лучше бы чеком, конечно. Возвращаться домой с кругленькой суммой в кармане после полуночи – точно не лучшая идея.
– А, да… конечно… – рассеянно отозвалась Изабель, небрежно кинув папку на стол и подскакивая к открытому окну, из которого слышался шум подъезжающего экипажа. – Как хочешь, дорогая, только чуть попозже, ладно?
– Как… попозже? – выдохнула Маред, глядя на полуобнаженную спину Изабель, махавшей кому-то внизу рукой. – Вы же говорили – сегодня.
– Сегодня я никак не могу!
Сдвинув тяжелую темно-зеленую штору вбок и обернувшись, Изабель надула губки, став похожей на обиженную девочку.
– Ну, прости, дорогая! Представляешь, я купила такое платье! Ах, ты не представляешь! Оно потрясающее! Папенька сказал, что теперь целых две недели не даст мне денег. Ничего, все равно я успела заказать к нему сумочку… Ты же подождешь, правда? А через две недели я первым делом пришлю тебе деньги! Дай только адрес. Или, если хочешь, приезжай сама, мы как раз будем устраивать пикник. Я тебя приглашаю. Ну, не будь такой букой!
Пикник… Две недели… Маред вцепилась пальцами в край стола, у которого стояла. В глазах потемнело. Она же обещала, дура рыжая! Сказала, что деньги есть. Да Маред могла бы за это время написать два-три простеньких эссе и контрольную для юного лэрда Гленна с факультета истории! И хотя бы расплатиться за квартиру!
– Изабель, – в отчаянии она назвала соученицу по имени, чего с клиентами себе никогда не позволяла. – Я не могу ждать. Мне… нужны эти деньги…
– Но всего две недели!
В огромных синих глазах Изабель под крашеными пушистыми ресницами стояло искреннее удивление: как это кто-то не может подождать две недели.
– Я же правда не могу отдать, – добавила она почти жалобно. – Папенька очень сердится! Я еще проиграла триста крон в триколь, но мне просто не повезло… Прости, Маред, мне очень жаль. Я заплачу, правда-правда!
Триста крон – обещанная плата за диплом. Просадить триста крон в триколь, партия в котором длится не больше пары минут. Да Маред за квартиру платит сто двадцать пять в месяц!
Бессильная ярость встала комом в горле, непроходящей усталостью заныли спина и плечи. Никогда Маред не умела ни требовать, ни просить. На глаза сразу наворачивались глупые позорные слезы, дыхание перехватывало, и голос начинал дрожать и срываться… Это было мерзко и стыдно, так стыдно… Вот и сейчас она бы лучше просто повернулась и ушла, но тогда придется просить хозяйку об отсрочке, а эта бабища вновь начнет вопить на весь дом, что могла бы сдать квартиру порядочной девушке, с деньгами и не жгущей свет по ночам.
Это было еще хуже, и Маред решилась.
– Завтра, Изабель! – сказала она противно звонким и тонким голосом. – Ты найдешь деньги завтра! Попроси у матери, у кого хочешь. А если нет, я… пойду к мэтру Бюзье, твоему куратору. С исходными материалами, черновиком и списком литературы. Ты же знаешь мэтра Бюзье, он зануда еще тот. И что будет с твоей защитой, сама понимаешь! Да ты потом еще год будешь пересдавать, и это твоего папеньку точно не обрадует!
– Ты! Ты этого не сделаешь! – взвизгнула Изабель, кидаясь к столу, хватая лежащую между ними папку и прижимая ее к груди. – Гадкая Уинни! Я же сказала, что заплачу!
– Заплатишь, – подтвердила Маред застывшими почему-то губами. – Завтра. И только попробуй куда-нибудь уехать.
Отвернувшись, она сморгнула предательскую радужную пелену в глазах. Еще не хватало расплакаться перед этой… этой… Да для нее триста крон – партия в триколь, сама сказала, а Маред писала этот диплом две недели. Днем – в библиотеке, чихая над пыльными фолиантами времен Годфруа Пятого и набирая черновой текст на вычислителе, а потом вечерами – дома, правя, выверяя каждый абзац и лишь затем перенося на чистовик.
– Я пришлю за тобой Эмми! – выпалила Изабель и кинулась мимо Маред к выходу из библиотеки.
Сунув ноги в туфли, она выскочила за дверь, унося с собой проклятый диплом, а Маред смертельно захотелось кофе. Плевать, что уже ночь. Кофе всегда помогает, когда плохо. Отец очень любил его и варил сам, не доверяя экономке. Он и Маред с детства приучил к настоящему пролансийскому напитку: черному, горькому и крепкому до густоты. А вот Эмильен кофе не любил, он пил только сидр и всегда смеялся над его крепостью…