Подари мне поцелуй
Шрифт:
Отказываясь подчиняться ее благоразумию, он купил даже больше, чем собирался. Это было мрачное противостояние, безмолвная борьба желаний. К концу дня у Джулии опять разболелась голова, и он также был раздражен. От покупки драгоценностей в этот день они отказались и поехали домой, лишь изредка перекидываясь ничего не значащими фразами.
Алек устало потер шею, удивляясь, что такое приятное занятие, как покупки, могло так сильно испортить ему настроение, и в этот момент в прихожую вошел Барроуз.
– Добро пожаловать домой, милорд!
Алек
– А где ее сиятельство?
– Отдыхает в гостиной. – Барроуз обвел неодобрительным взглядом прихожую и сухо добавил: – Должно быть, это очень утомительно – потратить за один день все состояние.
Ощущая настоящую усталость, Алек указал на коробки:
– Пусть Джонстон отнесет это в комнату ее сиятельства.
– Слушаюсь, милорд. – Барроуз помедлил. – Прошу прощения, но ее сиятельство выглядит очень подавленной. Я надеюсь, у нее все в порядке?
– Разумеется. – Алек не хотел показывать, что разделяет озабоченность дворецкого. Честно говоря, он считал, что если от чего Джулия и утомляется, так это от пуританского усердия.
Дворецкий с недоверием выслушал его ответ и вежливо поклонился.
– Рад это слышать. Принести вам чаю?
– Нет, благодарю. Возможно, позже.
– Слушаюсь, милорд. – Барроуз повернулся и засеменил по коридору.
Алек взял из груды коробок одну наугад и прошел в гостиную. Он застал Джулию сидящей на краю небольшого дивана; ее лицо было почти таким же бледным, как унылый серый цвет надетого на ней бесформенного платья. Лучи заходящего солнца, кое-где проникавшие через занавешенные окна, придавали ее волосам золотистый блеск. Она выглядела очень молодой и волнующе невинной.
Когда Алек подошел к ней, Джулия взглянула на него и нервно сжала руки. Он заметил, что на ней поношенные перчатки, и это в то время, как в прихожей лежит почти дюжина пар новых дорогих изящных перчаток.
Скорее всего проблема была именно в этом. Слишком много и слишком скоро. От событий последних суток его и самого уже немного шатало.
Алек поставил коробку на стол, твердо решив во что бы то ни стало сохранять беззаботный вид.
– Это чем-то напоминает Рождество, не правда ли? Джулия бережно сняла перчатки и положила их на стол.
– У меня никогда не было такого Рождества.
Она явно не хотела его разжалобить этими словами, но все же Алек почувствовал необходимость сказать нечто... ободряющее.
– Джулия, я понимаю, что для вас все это довольно непривычно. Прежде вы испытывали лишь лишения...
– Лишения? Что вы имеете в виду? – Она недоуменно взглянула на него.
– Ну, я не знаю. Я просто подумал... – Алек осекся, увидев, как потемнели от гнева ее зеленые глаза. Боже правый! Он лишь хотел приободрить бедную девочку, а она смотрит на него так, будто он намеренно оскорбил ее.
Джулия вздернула подбородок.
– У меня, к вашему сведению, было просто великолепное детство. Денег, конечно, не хватало, зато было много веселья и смеха.
– Значит, ваше детство лучше моего. Моего деда не назовешь веселым человеком.
– Да, я знаю. После смерти вашей матери он так и не оправился.
– Откуда это вам известно? – Алек поразился ее осведомленности. Один-единственный раз он видел на лице у деда выражение, напоминавшее переживание, – когда тот смотрел на портрет матери Алека, висевший в парадном зале их дома.
– Мне рассказала миссис Уинстон. – Губы Джулии задрожали, словно она собиралась заплакать. – Миссис Уинстон говорила, что он до последнего своего дня каждый день приносил на могилу вашей матери цветы.
– Я так понимаю, ей действительно есть о чем рассказать.
Лицо Джулии озарилось улыбкой, отчего на щеках появились прелестные ямочки.
– Безусловно.
Пораженный внезапной переменой ее настроения, Алек задумался о том, куда исчезают эти ямочки, когда она становится серьезной. Эта женщина, которая моментально переходила от чопорного сочувствия к озорному блеску глаз, представлялась ему загадкой.
– Рассказывала ли миссис Уинстон о том, как я побрил волкодава?
Джулия рассмеялась, еще раз продемонстрировав очаровательные ямочки.
– Вы хотели превратить его во льва.
– Да, но я жестоко просчитался. Бедный Фердинанд; он потом целую неделю прятался от меня под кухонным столом.
Джулия снова засмеялась: ее смех звучал немного хрипловато, как будто они находились не в гостиной, а в будуаре.
– Надеюсь, вас тогда примерно наказали...
– Дед заставил меня чистить собачью конуру каждый день в течение недели.
– И правильно сделал. Я поступила бы точно так же.
– О, вы слишком суровы. Но, остриженный, Фердинанд, кстати, не так уж плохо смотрелся. Знаете, он чем-то напоминал тогда викария Пламба.
Джулия посмотрела на него, не понимая, поэтому Алек добавил:
– Ну, тот священник, который нас венчал.
Она весело расхохоталась.
– А ведь верно!
Алек поражался произошедшей в Джулии перемене. С ней было сложно разговаривать, когда она погружалась в свои заботы по благотворительности, но в остальное время она превращалась в женщину, предсказать поведение которой было невозможно. Тем не менее он все-таки решился сменить тему разговора:
– Джулия, мне бы не хотелось об этом говорить, но ваше поведение сегодня совершенно непозволительно.
Она посмотрела на него с таким изумлением, словно у него неожиданно выросли рога.
– Что вы имеете в виду?
Черт бы побрал ее дотошность! Он нахмурился и назидательно поднял палец.
– Когда мы ездили по магазинам, вы капризничали, как ребенок.
– Я не капризничала.
– Именно капризничали. – Виконт заметил, что она слегка покраснела, и облегченно вздохнул. – Вы должны поскорее расстаться со своим предубеждением по поводу траты денег. Я знаю, что вы...