Подари мне поцелуй
Шрифт:
– Меня удивляет, что вы встали сегодня так рано: прошлой ночью вы казались... – она подбирала слово, которое бы не обидело его, – несколько нездоровым.
– Точнее, в стельку пьяным, – поправил он и мрачно взглянул на нее.
– Эдмунд называет это «позволить себе лишнего».
– Но я не просто позволил себе лишнего, Джулия, уж поверьте мне на слово.
Поверить ему? Ну да, конечно. Разве не она вышла за него замуж, помогла ему получить наследство деда и посвятила себя борьбе с его порочными наклонностями? Хотя, если судить по событиям
Неожиданно на проезжую часть выбежала собака. Лошади шарахнулись в сторону, затем взвились на дыбы и тут же понеслись, не разбирая дороги.
Алек, быстро вскочив на ноги, изо всех сил стал натягивать поводья, крепко упершись ногами в пол, а Джулия вцепилась в сиденье. Как нарочно, перед глазами у нее очутилось его бедро, которое плотно облегали панталоны светло-коричневого цвета.
Боже, а ведь тетушка Мэдди права! С каждым годом мужчины носили все более облегающие панталоны, и это, безусловно, откровенное безобразие. И все же почему-то Джулия не испытывала ни капли сожаления, а только бесконечное восхищение и переполнявшее ее желание прикоснуться к этому великолепному бедру, потрогать на ощупь твердые мышцы, ощутить губами их тепло и...
Алеку наконец удалось справиться с ситуацией, и, когда лошади побежали спокойной рысью, он свер-182 нул с главной дороги на боковую улочку.
– Я полагаю, вы хотели в первую очередь поехать на Бонд-стрит?
Джулии понадобилось некоторое время, чтобы отвлечься от своих мыслей о волнующих линиях мускулов его бедра и сконцентрироваться на заданном вопросе.
– Ах да, покупки... – медленно произнесла она внезапно охрипшим голосом. – Мне действительно нужно кое-что купить.
Виконт искоса посмотрел на нее; в его серебристом взгляде было заметно любопытство.
– И что же вы собирались купить, если встали в такую рань?
Радуясь тому, что он не может видеть ее лица, Джулия откинула голову назад и посмотрела в ярко-синее небо.
– Если судить по солнцу, сейчас уже по меньшей мере девять часов.– Она улыбнулась. День действительно очень хорош. – Мой отец обычно вставал в шесть часов.
Алек заметил, что ее глаза, заблестев под очками, стали переливаться золотым блеском, круто изогнутые ресницы бросали тени на щеки, а волосы на солнце напоминали мед. Боже, как она была прелестна!
Джулия обратила к нему взгляд своих изумительных глаз.
– Мои родители каждое утро встречали восход солнца, сидя на ступеньках дома. – На ее щеках появились ямочки. – Я думаю, им просто хотелось побыть одним, но отец никогда в этом не признавался.
Алек постарался припомнить нечто подобное в поведении своей матери, но все, что ему вспоминалось, это ее слезы и трясущиеся руки. Эти удручающие воспоминания до сих пор тяжелым грузом давили на него, и он постарался отогнать их прочь.
– Таких родителей, как ваши, еще поискать.
– Просто они очень любили друг друга. – Джулия достала из ридикюля листочек бумаги. – Ну а теперь я, видимо, должна сообщить вам о цели моей поездки. Первым делом мне нужно купить голубые ленты и розовый шарф. – Она взглянула на Алека и хихикнула. – Шарф для тетушки Мэдди. Она не признается, но у нее явная слабость к адмиралу Хатчинсу. Только вчера я слышала, как он делал ей комплимент по поводу новой розовой мантильи, и думаю, что шарфик – это как раз то, что нужно, чтобы поблагодарить ее за помощь.
Услышав такое очаровательное признание, виконт не мог не улыбнуться.
Джулия слегка покраснела и поспешно вернулась к своему списку:
– Еще нам нужно выбрать ливрею для Мака – в ней он будет чувствовать себя очень значительным.
– Значительным?
– О да, – убежденно ответила она. – Дети не так уж отличаются от взрослых. Всем нам нужна какая-то цель, вера во что-то и старания, чтобы достичь своей цели: это помогает нам не стать эгоистами.
Направляя экипаж на Бонд-стрит, Алек нахмурился. Если не кривить душой, он не мог вспомнить ничего, во что бы ему хотелось верить. Неожиданно для самого себя он сказал:
– Возможно, все же есть кое-что, во что я верю.
– Всего лишь кое-что? – Она выглядела разочарованной. – А вот я верю в очень многое.
– Неужели?
– О да. – Она стала загибать пальцы. – Я верю в то, что в каждом человеке есть что-то хорошее, в то, что дети – это самая большая ценность на свете, и еще я верю... – Она замолчала, прикусив губу, ее щеки покрылись розовым румянцем.
– В любовь, – закончил он за нее фразу. – Как У ваших родителей.
Она кивнула. Ленты ее шляпки развязались и теперь обрамляли румяное лицо с улыбкой на прелестных губах.
– Это была настоящая любовь, та, о которой пишут в книгах.
Виконт пристально посмотрел на нее, и его сердце болезненно сжалось.
– Настоящей любви не существует.
Джулия ответила спокойно и с достоинством:
– Для меня существует только она.
Стараясь поскорее отогнать невольное чувство разочарования, Алек сосредоточился на управлении экипажем и больше уже не заводил серьезных разговоров, а лишь поддерживал легкую беседу, хотя каждое движение Джулии напоминало ему о событиях прошедшей ночи, когда он держал ее в своих руках, вдыхал ее аромат, ощущал сладость се губ на своих губах. Она же, казалось, и думать забыла об этом, ни словом, ни жестом не давая понять, что все это имеет для нее хоть какое-то значение.
Все же, поставив фаэтон на обочине у подъезда их дома, Алек решился напомнить Джулии о ее обещании. С трудом сдерживая себя, он открыл дверцу экипажа, помог ей выйти и сам последовал за ней.
Оказавшись в прихожей, Алек закрыл дверь и прислонился к ней, внимательно наблюдая за женой; она же сняла шляпку, тряхнула кудрями, и они свободно рассылались по плечам.
Это было уже слишком. Он отошел от двери.
– Вы кое-что забыли, дорогая.
Она взглянула на свой ридикюль, потом – на небольшую картонку.