Подари себе рай (Действо 2)
Шрифт:
В наступившей тишине было слышно лишь, как тикают старинные напольные часы да легкое шуршание мягких шевровых сапожек Сталина по толстому ковру.
– Максимализм, - наконец, заговорил он, когда Никите пауза уже стала казаться фатальным приговором, - хорош, когда он проявляется в работе. Или в любви. К женщине. Он улыбнулся, но тут же посерьезнел.
– В политике он почти всегда вреден, опасен, зачастую губителен. Наша партия - партия атеистов. Но мы никогда, ни на минуту не должны забывать, что даже по нашей государственной (а потому далеко неточной, неполной) статистике более половины населения страны верят в Бога.
Он подошел к письменному столу, взял небольшую, изящно изданную книгу в малиновом сафьяновом переплете, раскрыл ее на кожаной закладке.
– Во Франции второй половины восемнадцатого века, - вновь заговорил он, - жил и творил известный моралист Себастьен-Рок-Никола Шамфор. Его "Максимы и мысли" занимают не последнее место среди творений таких писателей, мыслителей и философов, как Паскаль, Ларошфуко и Лабрюйер, - он кивнул на стол, где выстроилось десятка два книг.
– Вот что Шамфор говорит в другой своей работе "Характеры и анекдоты": "Н?кто осмелился сказать: "Хочу дожить до того дня, когда последнего короля удавят кишками последнего попа". Заметьте глагол: "Осмелился!" Вы подписались бы под этими словами?
– Обеими руками и подписался бы, и проголосовал!
– Никита восторженно смотрел на книгу, из которой Сталин прочитал сентенцию, так пришедшуюся ему по душе.
– Заменить короля на царя - и нам бы как раз сгодился такой революционный рецепт. Неужели эти слова написаны в восемнадцатом веке?
– Да, книга издана в 1795 году, сразу после великой французской революции.
– Шамфор, - сворачивая листы ватмана, произнес несколько раз Никита, стараясь запомнить фамилию французского моралиста.
– Обязательно прочитаю.
"Кажется, пронесло, - думал он, выходя из приемной, в которой по-прежнему было многолюдно.
– То ли Он стареет, то ли семинарийское прошлое дает себя знать. Терпимее стал к дурману Иосиф Виссарионович. Впредь буду осторожнее. Поперед батьки в пекло лезти не будемо".
А Сталин размышлял о том, что верно ему Надя, когда она была откровенна, характеризовала этого Микиту - энергичный, преданный фанатик. Такой ради карьеры, идеи и личной преданности пойдет на все, до самого конца. Только вот глаз да глаз за ним нужен. Постоянный. В своем рвении наш Микита может таких дров наломать, что не то что Москве или области - всей стране тошно станет". И появившемуся в дверях Поскребышеву приказал вызвать к нему Маленкова и Ягоду. Пусть ЦК и НКВД для его же собственной пользы за ним присмотрят. Не назойливо, но пристально...
Разве кто знает, куда течет река времени? Сквозь заботы, труды, тревоги наши. Секунды. Часы. Дни... И был день - 13 декабря 1937 года, и первый секретарь МК и МГК ВКП(б) Никита Хрущев заканчивал в своем рабочем кабинете на Старой площади просмотр очередного расстрельного списка. Бегло проскочив по нему взглядом (это был в тот день пятый список), он мысленно отметил несколько знакомых фамилий и привычно, как сказал бы Каганович, "подмахнул" пропуск на казнь еще ста двадцати четырем обреченным. За десять рабочих часов он дал согласие на семьсот сорок восемь расстрелов. Раздался телефонный звонок. Никита быстро снял трубку "кремлевки".
– Никита Сергеевич, здравствуйте, говорит Вышинский.
– День добрый, Андрей Януарьевич.
– Хочу сердечно поблагодарить вас за активную и полезную помощь органам прокуратуры. Некоторым простофилям, близоруко беспечным или - в ущерб революционной законности - чрезмерно щепетильным, удобно занимать скажем так? нейтральную позицию.
– Кого именно вы имеете в виду?
– насторожился Хрущев.
– Я не хотел бы преждевременно называть имена, не в именах дело, небрежно ответствовал Вышинский.
– Эти люди в конечном счете практически всегда оказываются в одной компании с врагами народа.
– Двурушниками!
– воскликнул Никита.
– Представьте себе, мне один такой (потом оказалось - закордонный наймит, английский шпион) как-то говорит: "Какую чепуху следователи придумали про Генриха Григорьевича Ягоду"...
– Про Енона Гершоновича Иегуду, - бесстрастно уточнил Вышинский.
– Вы правы, - подтвердил Хрущев. И, возбуждаясь и горячась, продолжал: - Цитирую этого двурушника дальше - "Будто он, пользуясь своей дружбой с Горьким, приглашал его к себе на дачу и усаживал у костра. С какой целью? Чтобы писатель простудился и быстренько отправился в мир иной. Надо же придумать такую смехотворную галиматью"!
– Надеюсь, этот пасквилянт получил свое?
– Еще как получил!
– Ослабляли, ослабляли здоровье Алексея Максимовича как только могли - и физически, и морально. Один шумный - на всю Европу!
– адюльтер невестки Горького с тем же Ягодой чего стоил. А доконали создателя "Жизни Клима Самгина" тривиальным ядом. И сделала это тайная любовница предшественника Ягоды Менжинского эстонская графиня Марина Будберг, "красавица Мура".
– Андрей Януарьевич, я завтра хочу заехать на процесс.
– Знаю, Никита Сергеевич. Мне ваш помощник уже сообщил. Собственно я и звоню в известной мере в связи с этим. Хотелось бы посоветоваться. Бухарин состоял на партучете в одной из ваших организаций.
– И что же?
– напрягся Хрущев.
– И Троцкий, и Рыков, и Каменев, и Радек, и Эйхе... Да мало ли кто еще состоял у нас на учете.
– Сейчас речь конкретно о враге народа Бухарине. Вы уже были на наших заседаниях. Видели - присутствуют представители Коминтерна, братских партий, буржуазные журналисты. Защита наверняка будет цитировать Ленина: "Бухарчик", "любимец партии". Кроме того, нет ни одного рабочего, который не изучал бы теорию и практику нашего строительства по его книге "Азбука коммунизма". И "Правду" редактировал. И троцкистов громил и словом и делом! Идеолог с большой буквы.
Секундная пауза - и: - С вражеской, оппортунистической точки зрения.
"Psia кriew!
– выругался про себя Никита.
– Шляхтич окаянный! Когда сам с 1903 по 1920 год щеголял меньшевиком, оппортунистами нас, большевиков, почитай на всех их сборищах клеймил отчаянно! Теперь напрочь перекрасился".
Вслух сказал: - Змий он подколодный, вот он кто - этот самый Бухарчик. Самое лучшее прокурорское обвинение - раскрытие эволюции предательства.
Последние слова, услышанные им от Сталина (речь тогда шла о Троцком) и особенно ему приглянувшиеся своей сочностью и выразительностью, Никита произнес с особым тщанием. "Наш доморощенный, лапотный "теоретик" уже слегка поднаторел в большевистском идеологическом краснобайстве, - с удивлением отметил Вышинский.
– Ишь ты - за вождем поспевать тщится . Куда конь с копытом, туда и рак с клешней. Ну-ну!"