Подари себе рай (Действо 2)
Шрифт:
– Тем и опасен, что в любимцы-любимчики пролез. С такими прохиндеями ухо особо востро держать следует. И приговор один - пулю в затылок, завершил свою секретарскую рекомендацию Хрущев.
– Согласен, - ответ Вышинского был деловито-одобряющим.
– Ваша позиция, непоколебимо-принципиальная, меня вдохновляет. Верно поэт Александр Безыменский написал на днях:
"Бравый Ежов и отважный Хрущев
Ловят и давят шпионов-врагов.
Кто не с нами - тот против нас.
Вышибем душу и выбьем глаз!"
Никита улыбнулся, зарделся - он, разумеется, читал эти стихи в "Известиях". Однако скромно возразил.
– Я что? А вот про Николая Ивановича справедливо сказано, он маленький, да удаленький, всех злыдней в ежовых рукавицах зажал.
– Надеюсь, те списки, которые фельдъегерем мы сегодня вам направили, успели подписать?
– как бы между прочим, буднично вопросил Вышинский.
– Конечно!
– Хрущев нажал кнопку, резко взмахнул секретарю рукой, указав на списки тех, кто подлежал расстрелу - мол, чего медлите, отправляйте по назначению, не тормозите ни секунды машину революционного правосудия.
– И как их только земля носит, этих мерзавцев.
Закончив разговор, Никита с удовольствием съел несколько бутербродов с сочной, жирной тамбовской ветчиной и свежайшей копченой осетриной. Прихлебывая чай из любимой литровой кружки - праздничный подарок рабочих Дулева - он достал из стола номер "Известий", перечитал пришедшееся по душе стихотворение. "Вот они, наши пролетарские классики, - вспомнил он свой разговор со Сталиным.
– Безыменский, Жаров, Уткин, Багрицкий. Как пишут чертяки! Аж слезу вышибает..."
А Вышинский долго смотрел на телефонную трубку, думал злорадно: "Чемпион наш Никита по подписям под расстрельными списками. Всех обошел - и Сталина, и Молотова, и даже Берию. Р-е-е-звый..."
Река времени... В нее вливаются равно и радостные, и безрадостные дни. И был день 21 декабря 1938 года. Для всей страны праздник, а для Хрущева и его семьи - чорний сум. Никита сидел в своем роскошном киевском кабинете и, повернувшись спиной к столу, смотрел на портрет Сталина. Он пытался связаться с Самим по ВЧ, но Поскребышев сказал, что у Хозяина Ворошилов, Шапошников, Тимошенко и Кузнецов. "Срочно вызвал их Иосиф Виссарионович. Как освободится, я вас соединю".
"Конечно, поздравить с днем рождения - первое дело, - думал Никита. Первое, но не главное. Главное - совсем другое. Ленька, мой любимый первенец от любимой первой жены, от Фроси, Ефросиньюшки, Ефросиньи Ивановны Писаревой, влип в дрянную историю. Сукин сын, паршивец! Связался с бандой грабители, убийцы - исчез из дома, пропал на целую неделю. Он и раньше бывало пропадал. Но тут... Тут звонок начальника республиканского НКВД: "В КПЗ ваш сынок, Никита Сергеевич. С бандюками снюхался, спелся". И в Москву уже, сучий потрох, доложил. Я придумал повод, тотчас полетел в столицу. В ножки Хозяину бросился. Он сказал, что разберется. Ленька-Ленька, что же ты наделал?! Видать зря не лупцевал я тебя в детстве ремнем. Все жалел, ведь с четырех лет без мамки жил - Фрося от тифа в двадцать первом скончалась. Да, боком ласка выходит...
Яростной трелью взорвался телефон:
– Товарищ Хрущев, соединяю вас с товарищем Сталиным.
– Здравствуйте, товарищ Сталин.
– Здравствуй, Микита. Как дела на Украине?
– Все хорошо, товарищ Сталин. От имени миллионов украинских коммунистов, от имени всей золотой Украины поздравляю вас, наш дорогой, наш любимый и мудрый вождь и учитель, с днем рождения. Вам обязаны мы всеми победами в строительстве счастливой социалистической державы, вам желаем...
– Спасибо, Микита, - перебил его Сталин.
– Всего этого наслушался я сегодня вдоволь. Насчет твоего сына Леонида. Мы тут посоветовались с товарищами и решили...
– Наступила тишина и Хрущев замер, сжал трубку обеими руками так, что косточки хрустнули.
– И решили, - продолжал далекий глуховатый голос, - простить его за молодостью лет.
Хрущев хотел выкрикнуть слова преданнейшей благодарности, но не мог произнести ни звука - внезапные спазмы сдавили горло.
– И один добрый совет: пусть добровольно вступит в РККА. Армия отличная жизненная школа. Вы меня слышите, товарищ Хрущев?
– Да, товарищ Сталин, - заговорил наконец Никита сквозь рвавшиеся из груди рыдания.
– Отец родной, любимый, милосердный! Вовек, вовек буду помнить это. Как, чем смогу отблагодарить? Верностью, преданностью...
Сталин уже давно положил трубку, а Никита все говорил и говорил о переполнявших его сердце чувствах.
Берия, получивший запись этого разговора через день, внимательно перечитал ее несколько раз. При этом он одобрительно цокал языком - есть, есть у кого поучиться изъявлению искренней любви к гениальному земляку. Однако, порядок есть порядок - и запись эта вместе с рапортом НКВД из Киева была аккуратно положена в личное его, Берии, досье на кандидата в члены ПБ Никиту Сергеевича Хрущева. А как же, мало ли что с нами, смертными, может случиться. Завтра. Послезавтра. Подальше положишь поближе возьмешь.
ЗАДАНИЕ "КУЗЕН"
Сергей осторожно взвел курок и встал справа от двери. Посмотрел на свой любимый наган, вспомнил почему-то - с тридцать четвертого года было отменено право членов партии носить с собой личное оружие. Усмехнулся: "В нашем ведомстве это право еще остается. Даже для немногих беспартийных". Новым его ведомством было ГРУ, куда его с огромным трудом перетащил обладавший безошибочным нюхом на кадры Берзин.
Стук повторился, но не тот, условный, который он ожидал услышать. Дешевая гамбургская гостиница была построена из бросовых материалов, сквозь тонкие доски явственно доносилось чье-то сиплое дыхание. "Вышли, вышли на след, - лихорадочно думал он, - с этими друзьями шутки плохи. Нюх как у породистых ищеек. А главное - мозги работают профессионально. Тысячу раз был право Афанасий Петрович: немцы первоклассные контрразведчики. Не прощают малейшей оплошности. Какую же допустил я? Ладно, это потом, анализ потом, сейчас надо уходить. Как?" Дотянувшись до шторы, он выглянул в окно. Вдаль убегали разновысокие крыши. Неслышно открыв шпингалеты, Сергей нежным движением пальца отворил квадратную раму, держась руками снаружи за узкий подоконник, завис над оранжевой черепицей соседнего особняка. Услышав уже не стук, но грохот, доносившийся теперь из его номера, он разжал пальцы и через несколько секунд уже бежал то по довольно крутым, то по сравнительно пологим крышам объятого вечерним весельем города. Доносившиеся снизу взрывы хохота, рваные джазовые мелодии, бесцеремонный рев клаксонов надежно заглушали шум его шагов. Тот кабачок, в котором работал кельнером один из связников, был расположен в районе порта. Оторвавшись от погони, Сергей поскольку время позволяло - заскочил в недорогую парикмахерскую. Он с удовольствием отдался в руки пожилого мастера. Бритье компрессы, массаж нежили, успокаивали. "Пустяк, а ведь доставляет наслаждение". Его было насторожило, когда почти одновременно в кресла слева и справа уселись два солидных бюргера - оба в меру пожилые, оба в темных стандартных костюмах-тройках, оба удостоившие его долгого, внимательно изучающего взгляда. Однако, по беседам, завязавшимся и справа и слева между клиентами и мастерами, он тотчас понял - тревога ложная. Семейные старинные знакомые, безупречная импровизация подобного рода просто невозможна. Полулежа в кресле, Сергей медленно пролистал свежий номер "Фелькишер беобахтер", задержался взглядом на разделе объявлений. Ожидаемого сообщения все не было. Добравшись до популярного питейного заведения "Ганс и Гретхен", Сергей остановился на противоположной стороне улицы. Водрузив ногу на невысокую тумбу уличного чистильщика обуви, он с чувством досады и раздражения обнаружил, что лампочки, составлявшие первую и последнюю буквы в названии кабачка - Г и Н - горят заметно ярче, чем все остальные. Это был сигнал тревоги. Кельнер Георг завербовал электрика и тот установил остроумный реостат. Получился надежный и необычный вид оповещения. "Ребята из гестапо не зря свой хлебушек с маслицем едят, - с горечью усмехнулся он.
– Провал явки в Бремене - это раз. Напали на мой след - это два. Наконец - "Ганс и Гретхен". Хорошо, если это разрозненные неудачи. А если звенья одной цепи?..."
Небольшими группами - по три-четыре человека - по улице прошли молодчики Рема. Разгоряченные шнапсом и пивом, они развязно гоготали, громко ругались, клялись, что очистят Германию от красной заразы и жидовского отребья - кровососов и захребетников. Из кабачка грациозно выплыли две расфуфыренные, раскрашенные шлюхи. Изрядно потрепанные (обеим было под сорок), они манерно изгибали руки, привычно стреляли из-под густо насурьмленных век уставшими от изломанной жизни глазами, являли миру раз и навсегда приклеенную профессиональную улыбку. Их кавалеры на ночь, молодые армейские офицеры, держались снисходительно - надменно, изысканно галантно вели своих дам под руку, цедили сквозь сигаретный дым двусмысленные скабрезные шутки. Сергей решил попытать счастья на запасной явке. О скорейшей встрече с Францем Якобом и Бернхардом Бестлейном, вожаками подполья, зависело выполнение его нынешнего задания. А выйти на них можно было только через двух его связных. Одна явка провалена. Неужели и вторая тоже? Она находилась недалеко от Оперного театра. Ночное кабаре, прима кордебалета Лола Мейбург. Сергей расплатился с чистильщиком ботинок, морщинистым, лысым, сутулым, подошел к бровке тротуара, стал голосовать такси. Офицеры с дамами пересекли улицу - видимо, им тоже нужно было ехать куда-то в центр - стали рядом с Сергеем и тоже принялись голосовать. Прохаживавшиеся невдалеке шлюхи, не заполучившие пока своего ночного клиента, напутствовали более удачливых товарок: "Сделайте этих генералов нашими постоянными ухажерами!" "Укрепим боевой дух великого вермахта!" "Минет лягушатников - победоносным нибелунгам!"
– Какой большой, какой славный мальчик!
– ласково пропела, глядя на Сергея, одна из офицерских пассий.
– Шпак!
– презрительно сплюнул ее кавалер. И, бесцеремонно оттерев Сергея от подъехавшего такси, пропустил дам и товарища внутрь авто. Стоя одной ногой в машине, помахал вытянутым указательным пальцем правой руки в лайковой перчатке перед самым носом Сергея, назидательно пояснил, чеканя каждое слово: "Wehrmacht ?ber alles!" С огромным трудом сдержавший себя Сергей долго смотрел вслед убегавшим в ночь задним огням "хорьха". "Был бы я волен, показал бы тебе вермахт твою перевермахт, - подумал он, досадуя на свое вынужденное бессилие и непроизвольно сжимая и разжимая кулаки. Кровавая юшка так и брызнула бы во все стороны... Подымается германская военщина, набирает силу. Цель - Drang nach osten. Помогает Америка - план Доусона. Помогают Англия и Франция - закрывают глаза на воинствующий реваншизм и нарушения всех статей Версальского договора. На свою голову глаза закрывают. Но и - чего греха таить!
– мы тоже помогаем. Сотни немцев тайком обучаются в наших военных академиях и училищах. Наши комкоры и командармы натаскивают германских генералов в деле ведения современной войны. Чертежи лучших видов вооружения передаются Руру. Я понимаю - нам хотелось бы, чтобы тевтонец имел совсем другую цель - Drang nach westen. Только не может быть, не будет такого. Я это чувствую, вижу, понимаю. Неужели этого не видят в Москве? Никита, другие, те кто выше, кто на самом верху? У Сталина вся информация в руках. И его человеческий гений, и опыт, и феноменальная проницательность... Скорее всего, какой-то невероятно хитрый стратегический замысел. Не приведи Господь нам сражаться на два фронта, на западе немцы, на востоке японцы. Даром что ли ось сколачивается - Рим-Берлин-Токио. И слепому ясно - в самое наше сердце направлена эта ось... Чертовы гамбургские таксисты. Полчаса, как солдафоны и их шлюхи увели мой автомобиль. О, наконец-то дождался".