Подарок дьявола

Анисимов Андрей Юрьевич

– Приготовились, – шепчет Епифанов и сам вздрагивает от пулеметной очереди: – Пошли, мужики. Ураааа!!!

Через пять минут все кончено. Среди красноармейцев ни одной потери. Даже раненых нет. За складскими заборами Епифанов насчитывает восемнадцать убитых деникенцев. На крыльце одного из амбаров новенький ручной пулемет. Рядом, на ступенях, лежат корнет и его приятель, штабс-капитан.

– Допрыгались, суки! – Епифанов пинает корнета сапогом в красивое породистое лицо и сплевывает.

– Василий Андреич, черт с ним, с беляком. А

чарку? Вы обещали, – напоминает хохол. – Я вагончик-то остановил, а то бы эвон куда укатили. Пулемет-то жалко…

– Ребята, ломайте вон те ворота.

Повторять Епифанову не приходится. Ворота сносят вместе со столбами. За высоким забором, на козлах, три дубовые бочки. Епифанов вынимает из кобуры наган, стреляет. Из первой бочки бьет струя прозрачной жидкости.

– Неужто вода? – разочарованно тянет Вампилов.

– Давай кружку, – приказывает командир. И, получив жестяной сосуд в руки, подставляет его под струю. Выпивает и наполняет снова: – Кто хочет попробовать водички?

– Я. – Терещенко наполняет кружку, нюхает содержимое и делает осторожный глоток: – Мужики, спирт!

Через секунду из простреленных бочек бьют десятки фонтанов. К струям тянутся кружки красноармейцев.

– Василий Андреич, товарищ командир, дай я тебя поцалую. – Терещенко, покачиваясь, разглаживает усы и прет на Епифанова.

– Отставить! – орет командир и палит в воздух. Но ни его окрика, ни выстрела никто уже не слышит. Василий Андреевич безнадежно машет рукой и сам подставляет свою кружку под струю…

В штабе о ходе операции с амбарами ничего не знают. После смерти от ранения в голову командира отряда Ивана Самойлова командование взял на себя комиссар Моисей Зелен. Сейчас он ждет известий из городка и страдает жаждой. Днем даже напиться времени нет, лишь к ночи наступает небольшая передышка. Зелен вспоминает о жажде и, отстегнув с ремня фляжку, долго пьет. Острый кадык восемнадцатилетнего комиссара вздрагивает, отсчитывая глотки.

– Ух, теплая… Сейчас бы холодненькой. Той, что у нас в местечке из колодца.

– Отобьем у Деникина Белый город, напьемся, – скалится командир разведки Ванька Крестов, усердно заматывая портянку.

– Напьемся… своей кровушкой напьемся, – вздыхает Зелен: – Что-то же за складами стихли, слышишь? Там же раньше стреляли…

– Слышу. Больше не палят – наша взяла, – покончив с портянкой и с натугой напялив сапог, заключает командир разведвзвода.

– Иди проверь. Только не один. Возьми из свеженьких, хватит им дрыхнуть.

– Это мы мигом, – обещает Крестов и, проверив, хорошо ли заправлен сапог, ныряет в кусты.

– Кузяев, Сокин, Пердяк, Губин, Коваленко – за мной! – доносится из темноты. Это Крестов поднимает красноармейцев в разведку.

Моисей, обхватив коленки, сидит на парусине. Ставить для командного пункта палатку не хватило времени. Да и дождей на Белогородчине не видели третью неделю. Палатку растянули на земле, бросили ящик с документами, навалили мешки денег вперемешку

с патронами – и штаб готов. Подводы с провиантом замаскировали в акациях. Огня жечь Зелен опасался. Городок еще не был полностью взят, и деникинцы могли просочиться в лесок группами.

Без света и бумаги комиссар страдает, поскольку не может вести нужных подсчетов. В отличие от многих революционеров, Зелен к хозяйственным вопросам подходит с душой.

В темноте писать нельзя, но думать умному еврею темнота не мешает. Моисей сидит и прикидывает в уме: «Провиант остался, но разве это провиант. Получится пополнить запасы в городке или не получится? Деникинцы при отступлении обычно волокут его с, собой. Это же не люди, это белогвардейцы. Не заберут, так изгадят. Вечером я выдал по двести граммов хлеба и по пятьдесят сала. Кашу варили днем. Раз в сутки горячее бойцы получили. На ужин таки обошлись сухомяткой. Оставшегося, если вычесть убитых, на двое суток вполне может и хватить. Завтра людей надо покормить как положено. Наступление отнимает силы, аобессилевший боец, как говорит Крестов, мешок с какашками. И правильно говорит. Фуража осталось по ведру овса на лошадиную голову плюс подножный корм. Кони уже не сдохнут.

– Товарищ комиссар, там, мать-перемать, кошмар! – Иван Крестов выныривает из темноты с округлившимися от ужаса глазами.

Зелен вскакивает на ноги:

– Чего вылупился? Я тебе командир или поц моржовый?! Донеси по форме.

– Есть по форме. Сотня Епифанова лежит как один, – докладывает разведчик.

– Убитые? – Комиссар бледнеет. Это лучшая сотня из его отряда. На Епифанова Зелен надеется, как на себя.

– Не убитые, – переходит на шепот Крестов, – пьяные вдрызг.

– Что ты говоришь? Ты сам понимаешь, что говоришь?!

– На складах бочки спирта. Они и напились, – разводит руками Иван.

– А Епифанов что?

– Напился с ними, товарищ комиссар.

– И чего же ты сделал?

– Оставил мужиков их охранять. Не дай Бог, деникинцы – перережут, как кроликов. Но боюсь, и мои напьются.

– При чем же тут Бог? Ты не знаешь? Товарищ Ленин сказал – Бога нет.

– Да я так, к слову.

– Слова надо же выбирать, товарищ Крестов. Слово – это оружие нашей большевистской партии. Поднимай бойцов. Идем на склады. На месте разберемся.

Через десять минут семьсот красноармейцев выступают к складам. Разведчик не соврал. Сотня Епифанова валяется в пыли. Только с десяток из них могут шевелиться. Некоторые сидят на корточках и мычат.

– Скоты. Не люди, скоты! – бесится Зелен. – Погрузить всех, как падаль, в подводы. Проспятся, проведу дознание.

Пьяных начинают грузить.

– Где кони? Спрашиваю, кони где? Кони тоже напились?! – Молодой комиссар продолжает пребывать в бешенстве. Если бы в красноармейцах Епифанова осталось хоть немного сознания, он бы расстрелял их на месте. Но убивать мычащую скотину Моисею Зелену не позволяет партийная совесть.