Подарок из Египта
Шрифт:
— Не знаю, — огрызнулся Басс. — Но то, что я сейчас сдохну, я знаю точно.
— Он его гвоздем ударил, — сказал один из солдат с факелом, протягивая Тонгилию гвоздь.
— Гвоздем? — удивился Тонгилий. — Тогда это не страшно. Перевяжите их, — кивнул он на тюремщиков, — А этих, — Тонгилий указал на Марка и Рахонтепа, — тащи-те за мной.
Солдаты уволокли узников, а Басс, хромая, подошел к своему раненому приятелю.
— Ты как, в порядке? — спросил Кердон Басса.
— Какой там в порядке! — злобно ответил ему Басс. — Я весь в дырках, как вестинский сыр, — Басс сморщился
— Откуда я знал, что они на нас набросятся? — оправдывался Кердон. — Он и меня ударил. Видишь, кровь. Ну ничего, мы еще до них доберемся, — грозился тюремщик.
Но добраться до них теперь было трудно. Марка и Рахонтепа заточили в самой глубокой части подземелья. Их приковали цепью к стене, чтобы они ничего боль-ше не смогли учудить.
Перед тем, как уйти, Тонгилий сам проверил их цепи. Он поднес факел к ли-цу Марка.
— Что, Марк, не терпится умереть? — проговорил Тонгилий, злорадно усмехаясь, и показал Марку удавку, скрученную Рахонтепом из его повязок. — Легко отделаться хочешь? — издевался Тонгилий. — Не выйдет. Я тебя для львов целеньким сберегу.
Как только Тонгилий ушел, Рахонтеп звякнул в темноте своей цепью.
— А все-таки здорово мы на них напали, — прошепелявил он беззубым ртом.
— Да, — отозвался Марк и сплюнул кровь, — они нас надолго запомнят.
Подземелье, куда их засунули, отдавало холодом и сыростью, но менять его на залитую солнцем арену ни Марку, ни Рахонтепу очень не хотелось. Они были не прочь посидеть в своем погребе и полгода, лишь бы оттянуть момент, когда лев оторвет им голову. Но судьба отмерила им только семь дней. Эти семь дней, как и говорил Рахонтеп, пролетели быстро. Марк окончательно поправился и мог теперь довольно проворно убегать от львов. Это и нужно было Сеяну.
После того, как в Риме узнали о покушении на префекта преторианской гвар-дии, все в городе жаждали отмщения. Оно не заставило себя ждать. Названые Квинтом «заговорщики» были немедленно арестованы и брошены в тюрьму. Сеян нало-жил свою властную руку на их имущество и уже подсчитывал барыши от про-дажи конфискованных домов и земель. А сами «заговорщики» ждали приговора сената. Впрочем, надеяться на милость сенаторов им не приходилось. Многим сенато-рам, тем, кто был в дружбе с Сеяном, кое-что перепало от богатств «заговорщиков», и теперь они были заинтересованы в их смерти.
А пока продолжалось следствие по этому делу, Сеян решил порадовать народ гладиаторскими боями. Представление устраивалось в честь его спасения. Сеян как бы выражал этим свою благодарность народу за поддержку и сопереживание. Кроме того, Сеян хотел отвлечь внимание толпы от арестов и конфискаций. Он не хотел, чтобы об этом много говорили. Пусть лучше говорят о гладиаторских боях и восхваляют его щедрость. Однако подготовить по-настоящему пышное зрелище не было времени. Все делалось наспех. Зато у этого зрелища была своя изюминка: на арену против трех львов обещали выпустить неудавшегося убийцу Сеяна — Марка Серпрония и его ручного крокодила. По замыслу Сеяна, это придаст зрелищу нужную остроту и занимательность.
Сеян не ошибся в своих расчетах. После нашумевшего представления в театре Марцелла в Риме только и судачили, что о дрессированном крокодиле-убийце. Столица наполнилась невероятными слухами о его способностях. Чего ему только не приписывали. Пожалуй, его только не наделяли способностью летать и говорить. А так, по слухам, он мог все, даже лазать по деревьям.
Неудивительно, что когда в объявлениях, возвещающих о гладиаторских боях, все прочитали строчку, где говорилось о поединке этого самого крокодила со львами, народ толпами повалил в амфитеатр в назначенный день. Всем не терпелось увидеть знаменитого крокодила, чуть было не сожравшего Сеяна.
Кроме Марка и Рахонтепа, на растерзание львам предназначалось еще несколько узников Мамертинской тюрьмы. Это были актеры, игравшие египетских жрецов вмес-те с Марком, и с десяток преступников, обвиненных в убийствах и поджогах.
Всех этих обреченных собрали рано утром в день представления и на двух повозках повезли в амфитеатр. В одной повозке с Марком сидели Кастрик и Телесфор. Они уже смирились со своей участью и утешали себя мыслью, что даже сын их бывшего хозяина не смог избежать страшного приговора и едет теперь вместе с ними навстречу своей гибели. Видно не помогли ему ни деньги отца, ни его связи. Что уж тут говорить о них самих, жалких рабах, чья жизнь, как пыль: подуй — и нет.
Повозки громыхали по мощеной улице, и горожане, спешившие в это прохладное утро в амфитеатр, отходили в сторону на тротуар, чтобы пропустить приговорен-ных к смерти. Прохожие с любопытством всматривались в узников, догадываясь, что именно они вскоре и будут веселить их на арене. Один из преступников не выдержал этих пристальных взглядов и плюнул в ближайшего прохожего. Оплеванный прохожий послал ему вдогонку ругательства и проклятия. Но своими прок-лятиями он не мог их напугать. Сделать им хуже уже было нельзя.
Телесфор придвинулся к Марку.
— Жаль, среди нас нет Баселида, — проговорил он.
— А Баселид нам зачем? — удивился Марк.
— А он бы своей кабаньей тушей накормил всех львов, — попытался сострить Телесфор.
Марк криво усмехнулся.
— Ты плохо знаешь Баселида, — сказал он, — этот выдумщик придумал бы, как выкрутиться. Он бы мертвецом прикинулся, а львы падаль не едят.
— Хорошая мысль, — оживился Телесфор, — мне, что ли, так сделать?
— Попробуй. Вонять — ты уже воняешь, может получиться.
— Нет, не получится, — вздохнул Телесфор. — У меня сердце от страха будет стучать на весь амфитеатр. Лев меня сразу раскусит.
— Ничего, — вмешался в разговор Кастрик. — скоро тебе вырвут твое предательское сердце.
— Скорей бы, — печально проговорил Телесфор. — А что ты жуешь? — спросил он Кастрика. — Дай мне чуть-чуть.
— Я не жую. Это у меня монета во рту.
— Монета? — удивился Телесфор. — Ты что, Кастрик, львов подкупить вздумал?
— Нет, это плата Харону. Не хочу, чтобы моя душа после смерти скиталась без приюта.