Подарок из Египта

Птах Владимир Юрьевич

Квинту вернули его дом и б'oльшую часть конфискованных земель. Однако его радость была омрачена тем бедственным положением, в каком пребывало все его хозяйство. Дом Квинта был полностью разорен. Все, что в нем находилось, распродали и разграбили вольноотпущенники Сеяна. Из всех рабов Квинту удалось вернуть только четвертую часть. Остальные или разбежались, или уже давно были перепроданы.

Первое время Квинт старался не замечать разорения. Он дни и ночи напролет пьянствовал, празднуя свое освобождение. Деньги на пирушки он занимал у своих друзей, тех самых, кого он еще недавно называл палачу Тонгилию в числе заговорщиков. Многие из них тоже были арестованы, но затем выпущены, как и Квинт. Некоторые после этой его «услуги» не могли простить

ему застенков Мамертинской тюрьмы и навсегда отвернулись от своего «друга». Однако потеря прежних друзей не очень опечалила Квинта: у него сразу же появились новые. Ведь он считался злейшим врагом Сеяна, пытавшимся его убить, и дружба с Квинтом была неплохим прикрытием для тех, кого подозревали в симпатиях к бывшему префекту. Самые дальновидные даже попытались примазаться к «заговору» Серпрония. Квинт охотно соглашался принять их в соучастники, но только после того как новоиспеченные «заговорщики» занимали ему большие суммы денег на неопределен-ный срок. Ему охотно давали в долг, и Квинт закатывал на эти деньги загульные пиры.

Попойки следовали одна за другой. Квинт гулял с таким размахом, как будто он жил последний день и завтра его должны были повести на казнь. Он все никак не мог избавиться от преследовавших его ужасов Мамертинской тюрьмы. По ночам ему то и дело грезились проклятые «Крылья Пегаса» и окровавленные клещи Тонгилия. Один раз ему приснилось, что его подняли на крюке к самым не-бесам, но тут его ребро не выдержало, и он со страшной высоты шмякнулся об землю. Другой раз ему снилось, что все его ребра уже болтаются на крюке, и он слезно выпрашивает их обратно у палача Тонгилия.

Вино позволяло Квинту хоть как-то забыться. Марк пил вместе с отцом, и пьяными они делились между собой впечатлениями о кошмарах Мамертинской тюрьмы. С ними пьянствовал и Рахонтеп. Поначалу Квинт и видеть не хотел этого вредоносного египтянина. Он считал его главным виновником всех обрушившихся на него бед. Но Марк заступился за Рахонтепа и свалил всю вину на растерзанного львами Кастрика. Это он, якобы, во время представления наступил Суху на лапу, и обезумевший от боли крокодил наделал столько переполоха. Рассказал Марк отцу и о том, как Рахонтеп спас ему в тюрьме жизнь, выхаживая и залечивая его раны. В довершение этих лестных для Рахонтепа отзывов Марк рассказал, как они вдво-ем напали на тюремщиков, которые чуть было не завладели его задом. Выслушав все это, Квинт смягчился и позволил Рахонтепу остаться у себя в доме. Квинт рассудил, что египтянин может ему пригодиться, ведь врач Квинта бесследно исчез, а тратиться на нового ему не хотелось.

Как только Квинт оказался на свободе, сразу же объявились и его клиенты. Они поздравляли своего патрона с освобождением и клялись, что неустанно мо-лили богов о его спасении. Псека даже, не без гордости, сообщил, что дал обет покончить жизнь самоубийством, если его горячо любимого патрона казнят. Он уже будто бы и нож для этого приготовил, и завещание написал, но когда пришло известие, что Квинт на свободе, Псека отнес свой нож в храм Юпитера Капитолийского и посвятил его богу.

— Это ты поторопился, — сказал ему Квинт. — После тюрьмы я себя совсем плохо чувствую. Может, долго и не проживу. Так что ты, Псека, купи себе новый нож. У тебя еще будет возможность исполнить свой обет у моего погребального костра.

От таких печальных слов у клиентов блеснули на глазах слезы. Псека сказал, что боги не допустят кончины столь славного римского мужа. Ему вторили и остальные клиенты, и Квинт, глядя на их слезы, пообещал по крайней мере сегодня не умирать. Он принарядился и с прежним блеском, в окружении толпы своих клиентов, отправился в императорские бани.

К себе в носилки Квинт посадил Баселида и всю дорогу слушал его новую поэму, посвященную заговору Квинта против Сеяна. Поэт состряпал ее за несколько дней, чтобы польстить своему патрону. К большому удовлетворению Квинта, Баселид громко читал ее теперь на всю улицу:

И Марс, и Юпитер ему помогали, Точили кинжалы, советы давали, Как с извергом справиться лучше всего, Как ночью до горла добраться его, Как вырвать зубами из горла кадык, Чтоб не был услышан солдатами крик. Но лучше всего натравить крокодила, Что жрет египтян у далекого Нила. От этой зверюги Сеян не спасется, Один лишь бросок — и уж сердце не бьется. Ошметки мясные, раздроблены кости, Сеян к Прозерпине отправится в гости!..

Сопровождаемый подобными высокопарными стихами, Квинт приехал в баню.

Там он встретил множество своих знакомых и приятелей. Все они были уже наслы-шаны о заговоре Квинта и выпавших на его долю лишениях. Они приветливо с ним здоровались и любезно справлялись о его здоровье. Всем не терпелось узнать, как он себя чувствует после пыток. То, что Квинт их не миновал, никто не сомневался. О Мамертинской тюрьме в Риме ходили очень жуткие рассказы. Каждый, кому посчастливилось выбраться оттуда живым, обязательно уносил с собой какие-нибудь увечья. Поэтому знакомые Квинта с любопытством осматривали его голое тело, но, к своему большому удивлению, не наблюдали на лоснящейся коже ни единой ссадины, ни единого синячка. На недоуменные вопросы приятелей, где шрамы, Квинт отвечал, что его пытали не огнем и железом, а кирпичами, которые в огромном количестве ставили ему на грудь, чтобы он задыхался от этой невыразимой тяжести. Поэтому шрамов и не осталось.

— На меня целую пирамиду Хеопса навалили, — острил Квинт, притворно кашляя время от времени. — Мне до сих пор дышать больно.

Однако все старания палачей, как говорил Квинт, не увенчались успехом. Им не удалось вырвать у него признания, и за это изверги кинули его сына Марка на растерзание львам.

Рассказывая друзьям, как он стойко переносил тюремные невзгоды и истязания, Квинт заметил в бане курульного эдила Гая Цезония. Эдил подошел к Серпронию с приветствием и, как и все, поинтересовался здоровьем Квинта и самочувствием его геройского сына Марка.

В Риме курульный эдил вел надзор за городскими рынками и водопроводами, кроме того, на нем лежала обязанность устраивать за собственный счет общест-венные игры и зрелища во время государственных праздников. А как раз один из таких праздников, а именно Плебейские игры, должен был состояться на днях. И хотя казалось, что в городе всем было не до праздников, но народ легко менял свои настроения, и стоило только затеять какие-нибудь зрелища, как в Риме сразу забывали о казнях и арестах и толпой валили на представления. Гай Цезоний, вместе со своим напарником по должности, хотел провести Плебейские игры с размахом, чтобы показать всем, что смерть Сеяна — это великая радость для всего римского народа. Курульные эдилы договорились между собой, кто какие зрелища будет устраивать, и Цезонию выпало отвечать за театральные представления. Он уже заранее хлопотал о том, что будет показывать зрителям, и рассылал пригла-шения лучшим комедийным труппам Рима.

Заметив в бане Серпрония, Цезоний решил, что было бы очень кстати, если бы на его представлениях выступили и актеры Квинта с той самой сценкой про крокодила, которая, якобы, послужила прикрытием для покушения на Сеяна. Все хорошо помнили о том скандальном выступлении, и сценка должна была вызвать немалый интерес у зрителей.

Цезоний изложил просьбу Квинту, и тот с радостью согласился дать курульному эдилу своих актеров под это дело. Цезоний только просил его, чтобы среди актеров обязательно был и Марк. После его удачного сражения в амфитеатре со львами в Риме все его знают, и зрители будут рады вновь увидеть полюбившегося им Марка на сцене.