Подарок Шамбалы
Шрифт:
Александр Казанцев
ПОДАРОК ШАМБАЛЫ
Летели воздушные корабли"
Лился жидкий огонь.
Сверкала искра жизни и смерти.
Н. К. Рерих. "Письмена"
С Михаилом Николаевичем Новиковым я познакомился в ЦДКЖ во время одного из шахматных турниров. Потом он стал бывать у меня, оказавшись милым, оригинально мыслящим и разносторонним человеком.
Шахматы были его страстью. И не просто страстью, а ведущей (вернее сказать, зовущей) идеей. Было ему лет тридцать.
Жизнерадостный, деликатный, сын пианиста, он сам неплохо играл на рояле и даже сочинял
Во время легких шахматных партий он признался мне, что верит в существование единого алгоритма шахматной игры, основанного" как ему казалось, не на многомиллионных пересчетах всех возможных вариантов, что доступно лишь электронно-вычислительным машинам, а на некой геометрической основе.
Я искренне сомневался в надежности такого подхода,: когда даже эвристический метод программирования электронного "гроссмейстера", разрабатываемый прославленным шахматистом и ученым М. М. Ботвинником, должен был бы отступить на второй план.
Большинство партий М. Н. Новиков мне проигрывал.
Но однажды он запасся бланком для записи партии (серьезвых партий с часами я давно не играю, запретив это себе) и попросил у меня разрешения условно ставить фигуру на выбранное поле, геометрически анализировать создавшееся на доске положение и, если потребуется, выбирать другое поле или иную фигуру. Поскольку это был эксперимент, я, конечно, согласился, И представьте - проиграл по всем статьям!
Я-то знал, что Михаил Николаевич уже не раз пытался играть со мной по своей "системе", но его хватало лишь на первые ходы, а затем он становился обычным шахматистом, что далеко не всегда приносило ему успех.
А тут я чувствовал себя раздавленным неведомой мне машиной, которой в физическом смысле не существовало.
Я решил, что просто плохо провел партию и будь на моем месте, скажем, гроссмейстер, партия так не закончилась бы.
Михаил Николаевич с редким энтузиазмом уверял меня, что ошибки быть не могло, ибо алгоритм, который он ищет, безусловно, универсален и исходит из самой сути шахмат.
Мне хотелось проникнуть в психологию настойчивого искателя, и я осторожно расспрашивал его. Он пообещал принести мне в следующий раз "доказательство", которое убедит меня в его правоте.
И однажды он пришел с истрепанной, видавшей виды старой тетрадью, побывавшей и в костре, и в воде, со сморщенными страницами и расплывшимися строчками, даже с обгоревшим углом.
Словом, с "документом" весьма романтического вида.
С внутренней усмешкой я раскрыл загадочную тетрадь и... перенесся, как в машине времени, на сорок с лишним лет назад... в Нью-Йорк, на Всемирную выставку 1930 года "Мир завтра", в советский ее павильон, в устройстве которого я, как инженер, принимал тогда участие.
В его просторных и прохладных в нью-йоркскую жару залах, где звучал набатным колоколом несравненный бас Поля Робсона, исполнявшего "Полюшко, поле" и другие советские песни, я наблюдал множество американцев, пытавшихся увидеть в советском павильоне свой завтрашний день, поскольку в других павильонах им показывали преимущественно рекламу завтрашней продукции различных фирм.
Наш павильон представлял собой великолепное подковообразное здание, увенчанное знаменитой статуей рабочего со звездой в поднятой руке.
В числе людей, осматривавших павильон снаружи, мне довелось повидать даже английского короля Георга VI, тогда еще ве отрекшегося от престола в пользу своей дочери Елизаветы изза желания жениться не на особе королевской крови, а на американской актрисе. Видел и самого президента Рузвельта с непокрытой головой и внимательными глазами, сидевшего в открытом автомобиле, сопровождаемом коннь1м эскортом.
Но теперь перед моим мысленным взором стоял другой посетитель, седой, с белой остроконечной бородкой. Он с выражением спокойной задумчивости на иконописном лице подолгу простаивал перёд экспонатами и старался представить себе, какой стала его любимая Родина после двух преобразивших ее пятилеток.
Это был Николай Константинович Рерих, замечательный русский художник, ученый, археолог, этнограф, писатель, поэт, величайший знаток Гималаев, которые он исследовал, организуя экспедиции с ведома молодой Советской республики. Им в равной степени гордятся как в СССР, так и в дружественной нам Индии, ставшей его второй родиной.
Если бы я знал, что спустя сорок с лишним лет встречусь с документом, относящимся к одной из его экспедиций и затрагивающем историю любимых мной шахмат, я бы решился подойти к нему, расспросить. Но в те годы ничего этого я не знал. И лишь теперь образ живого Рериха, каким я видел его, предстал передо мной. когда я разбирал полустертые строки ветхой тетради.
На первой обгоревшей странице отрывок стихотворения Н. К. Рериха из цикла, названного А. М. Горьким "Письмена":
Дал ли Рерих из России
Примите.
Дал ли Аллал-Минг
Шри-Нишара из Тибета
Примите.
Многие страницы прочесть было невозможно, но вот...
"...Николай Константинович решил писать портрет Учителя, "махатма", как он себя именует, утверждая, что он из Шамбалы, путь куда так настойчиво мы ищем уже который год!
Говорят, что дорога в эту сказочную страну мудрецов, мужчин и женщин, живущих общиной, не зная зла и несправедливости, частной собственности и угнетения, откроется якобы только людям с чистой совестью и светлым умом. Неужели это мы, спутники Рериха, почитаемого всеми, кто знал его, мешали ему достичь Шамбалы? Ведь ему-то путь туда несомненно открылся бы! Недаром навстречу вышел этот Учитель, Махатм, вручивший Рериху послание гималайских мудрецов его Родине!"
Старый документ взбудоражил мне память.
Шамбала! Кто не слышал этого загадочного названия страны, о которой говорят многие, по которую не знает почти никто!
Она носит множество имен в различных легендах: Шамбала, Тебу, Беловодье (это у нас в алтайских легендах), Калапа... Но суть страны с этими названиями одна и та же! Обитель мудрецов, ведущих свой род от тех, кто якобы прилетел на Землю из созвездия Ориона. Опи хранят и умножают необыкновенно глубокие знания во всех областях жизни, в особенности в космогонии и законах природы. Эти знания передаются из поколения в поколение.