Подкидыш
Шрифт:
«Когда купите? Вон сколько собираетесь и все никак не получается. Сколько мультиков пропустили. А теперь, когда сам Миколай принес, брать не хочешь. Совсем меня не любишь!» — сопнула Ленка обиженно и глубже спряталась за дверь, чтоб ее не приметили.
— Я уже купил его. Не везти же обратно в магазин! Прими на память от меня! — просил Николай.
— Мы тебя и без того всегда помним. И вспоминаем добром. А эта штука — обидная! Выходит, что взяли тебя из выгоды. Наверное, обдиралами нас считаешь.
— О чем ты, Варя? Если б так, не заехал бы!
— Тогда унеси с глаз моих. Забидел за что?
— Не тебе, детям привез!
— Они— мои внуки!
— Помилуй! Хочу им приятное сделать!
— Пока
— Варя, не обижай. Отталкивают лишь руку врага! Разве таким меня считаешь?
— Ворогов в дом не пущают. С ними не говорят.
— Варь! Тебе подарки дарили когда-нибудь?
— То как же? Вася, Стешка, Саня, Сережка. Но они свои… — глянула на Николая с укором.
И тот понял. Вздохнул. Но никак не мог решить свою судьбу. Боялся ошибиться, стать еще несчастнее, чем был. А хватит ли сил пережить новое крушение? Ведь и возраст, и силы уже не прежние.
Варвара сказала все и теперь, сжавшись в большой комок, ждала, понял ли ее Николай, что решит, что ответит?
— Варюха! Я так много бит этой жизнью, что не только кому-то, самому себе не верю! Все от меня отвернулись и отказались. Все, кто был дорог и любим — предали! Наверно, проклял меня кто-то, что следом за мной зло стоит. И за все доброе — в благодарность горе получаю. Не могу и тебе это пожелать, разделить злую участь. Как и все, проклянешь день встречи. Я такого не хочу!
— Что ты в этом смыслишь, Миколай! — глянула с укором, поняв отказ, и, вздохнув тяжко, встала, пошла на огород. Никому ничего не сказав. Там, в самом конце участка, стояла неприметная лавка. На ней отдыхала, заморившись, на ней плакала. О том никто не знал. Вот и теперь никто не найдет и не увидит. Никто не осудит ее…
«Столько ждала тебя! Ан и нонче отрекся. Чем не угодила? Чем забидела? Заявился, ясно солнышко! Думала, что навовсе возвернулся. Он же гостем пожаловал. На что бередишь душу? Ну на что прикатил сюда? Уж лучше б мимо пронесло тебя, чем вот так — в наказание мне!» — вытирала баба слезы.
Колька вышел из зала следом за Варварой и предложил Евгению:
— Пошли покурим на дворе!
— Ну что? Не склеилось? Отказала баба? — глянул Женька на Калягина. Тот молча курил, думал. — Ты хоть письма прочти! Ведь тебе они. Иль уж по пути! Тогда садись на коня и отчаливаем. Чего время тянуть? Баб не стоит уговаривать. Они лишь в разлуке понимают, что теряют, — толкнул локтем в бок.
Но Николай не слышал, он вскрыл первое письмо, побежал глазами по строчкам:
«…Добрались хорошо, даже не ожидали, что так легко перенесем перелет и прилетим столь быстро. Нас встретили знакомые, какие уехали из России пять лет назад. Они уже обжились, встали на ноги и обещают нам помочь во всем. Все наши довольны, что вырвались в цивилизованное государство. Конечно, ничего нет общего с тем, как мы жили прежде, даже вспоминать не хочется. Здесь все иначе. И люди, и жизнь, и законы. Мать ожила. Ей обещают гуманитарную помощь — по возрасту. Дети пошли в школу. Все, кроме Катьки. Она еще мала. Моя жена и Наташка уже моют машины на стоянке. В день зарабатывают столько, сколько раньше за целый месяц. И это не предел. Теперь я подыскиваю себе работу. Не хочется соглашаться на первое попавшееся предложенье, чтоб не навредить себе в будущем. Здесь работу менять не принято. Потому не тороплюсь. Ну, а ты как? Все мотаешься по городам и весям? Живой? Не мучают рэкетиры? Кстати, за нами следили до самого самолета. Все выжидали. Но теперь все. Не достать нас. Руки коротки. Оторвались от бандитов. Детей спокойно отпускаем гулять во дворе. А и сами ходим по улицам не оглядываясь. Заново себя людьми почувствовали. Иначе дышится. Не боимся, что завтра поесть, с чем детей отправим в школу. Тут никто не голодает. Здесь даже бездомных кормят бесплатно. Им дают ночлег. И нас приютили не попрекая, что мы иностранцы. Здесь каждый человек относится к нам, как к родне. С сочувствием и пониманием…»
«Вот так! А ты?» — Николай закусил дрогнувшие губы, дочитал письмо. Павел ни словом не обмолвился о своем прежнем намерении забрать отца к себе. Словно забыл об
Николай, едва продохнув обиду, распечатал второе письмо.
«Ты почему-то не ответил. Или еще не получил мое письмо? Тогда твои знакомые могли догадаться и переадресовать его. Так поступают порядочные люди. Или тебе нечего нам написать? Не о чем спросить? А тебя, между прочим, помнят внуки… Ну, не стану упрекать, учитывая твою кочевую жизнь. Она и впрямь не из легких.
Но пора бы подумать о старости. Или ты решил до конца жить в бродягах? Знаешь, отец, а почему бы тебе не переехать в Сероглазку? Ведь там все твои родственники! Два пустующих дома. Оба — твои! И участки, и пенсия! Что надо? Ковыряйся в земле потихоньку. Не мотаясь по чужим углам! Тебе дорожные приключения вредны. Не тот возраст. Почему так советую? Да потому, что наша мать не перенесла резкой перемены климата. Не выдержала перепада давления. И, к сожалению, умерла. Мы похоронили ее месяц назад. Хотел послать тебе телеграмму, но не было смысла. На похороны приехать не смог бы, а лишний раз огорчать не хотелось. Написал не сразу тоже не случайно. К тому же знал, что ваши взаимоотношения не были лишены своих сложностей и тебя вряд ли огорчила б ее смерть. Вы прощались и жили как чужие люди. И мать, на удивленье, перед смертью ни разу не вспомнила о тебе. Мы не думали, что так скоро ее потеряем. Как сказали врачи, ей не стоило менять климат, и в России она еще жила бы много лет. Но она не жалела об отъезде и сказала перед смертью, что жалела об одном, что не переехали мы сюда раньше. А в России она осталась бы совсем одна и даже хоронить было бы некому. Именно потому не могу, не имею права предлагать тебе переезд к нам… Терять страшно. Мать для меня была самым родным человеком на земле. И как бы ты к ней ни относился, я сказал правду. Похоронив ее, мы навсегда простились с Россией. Это она отняла мать, выкачав из нее силы и здоровье, взамен оставив нечеловеческие переживания, голод и жуткую старость…
Не обижайся, отец, но и ты виноват в том немало! Мать ушла от нас, оставшись в памяти каждого. А вот тебе советую остепениться. Старость приходит ко всем.
Что касается нас. Нам уже дали квартиру! Муниципальную. Мы довольны. Уже устроились. Я работаю. Правда, не там, где хотелось бы. Сказалось плохое знание языка. Теперь наверстываю пробел, учу вместе с детьми. Стыдно, но ничего не поделаешь. Дома стараемся не говорить по- русски. Так быстрее преодолеем языковой барьер. Думаю, за год справимся. И тогда устроюсь куда хочу. Да, еще одна новость. Наташка вышла замуж. Правда, здесь это событие не то, что в России. Тут замужество воспринимается как смена белья. Хоть сто раз! Было бы желание! Здесь даже не поздравляют с браком. Неприлично. Ибо это сугубо личное, интимное. К тому же часто меняющееся. Муж Наташки — владелец заправочной станции. Он старше сестры. Был трижды женат. Но разведен. Есть дети. Но здесь все иначе, и дети в новом браке — не помеха. Как у тебя с матерью. Не знаю, будет ли сестра счастлива? Она торопится скорее стать полноценной американкой. Может, ей это удастся быстрее, чем мне.
Пока у нас нет ностальгии по России. Но мне уже снятся наши березы и рябины. Засыпая в своей многоэтажке, ночами я брожу по русским лесам. Смешно! Но, верно, сердце с разумом не находят согласия в одном теле. Думаю, со временем это пройдет! Пиши! И не обижайся на нас! Прости мать, если она где-то была не права! Она и сегодня счастливее всех, потому что не знает границ, условностей и условий. Она далеко и близко. Видно, мертвые счастливее всех живых тем, что живут с нами, не спрашивая согласия. Им излишни заботы и чья-то помощь. Они не в обузу. Но их души всегда болят, незримо и непроходяще. Когда-то мы все будем вместе. Неразлучной семьей. Там мы помиримся. Жаль, что этого не было суждено при жизни. Прости за мрачные философские отклонения. Мне кажется, что начинаю уставать от скоростей. А куда все бежим? Куда, если впереди у каждого только смерть? Прости, что письмо такое мрачное. Мне так не хватает тепла и понимания. Но неоткуда ждать. И не от кого. Всем некогда! А мне так хочется услышать снова, как смеются березы, как шепчутся листья, голос матери и твои глаза. Но… Все безвозвратно потерян о. Мы слишком поспешили. Надо свыкаться с реальным. Тогда все будет проще! Пиши. Я очень жду твоего письма. И, если можно, пришли свою фотографию. Какой ты теперь, мой отец?..»