Подкидыш
Шрифт:
— Не ссы! Прорвемся! — говорил Гришка.
— Куда? — матюгнулся сменщик.
Машина, словно подслушав, забуксовала в сугробе.
— Приехали, твою мать! Сдай назад! Объезжай! — злился Женька.
Григорий сдал назад. Но вперед не смог продвинуться ни на шаг.
— Попухли! Как гниды в дихлофосе!
— Заткнись! — злился Гришка, пытаясь разглядеть трассу, но вокруг сплошная круговерть снега и ветра.
— Слушай! Сбились мы! Как пить дать. Свернули и не заметили. Нет асфальта, столбов! Хана! Где мы? — испугался
— В жопе! — рявкнул Женька, злясь на напарника.
— Кончай базлать! Успокойтесь оба! — цыкнул Николай и сказал: — Трасса где-то рядом! Подождите меня, я скоро! — И скрылся в снежной пелене.
Николай шел, принюхиваясь к ветру. Этому научился в зоне на лесоповале. И не раз выходил живым благодаря тому дару.
Трассу он почувствовал скоро. Но на ней пусто. Да и какой водитель согласится помочь в такую погоду? Дай Бог, самому живым добраться, терял надежду Николай. И вдруг увидел снегочист.
— Друг! Выручай! Спаси мужиков! Совсем рядом засели! — влетел в кабину трактора. И уговорил…
Когда фуру выволокли на шоссе, уже никто не спорил, что непогоду стоит переждать на заправочной станции. До нее ехали почти на ощупь, боясь сбиться с пути еще раз.
Водители, продрогнув в заносе, клацали зубами. Но пытались шутить.
— Честно говоря, не верилось, что поможешь, выйдешь на трассу и зацепишь кого-нибудь, чтобы вытащить нас. Думали, придется ночевать в снегу. А к утру вытащили б грейдеры из снега две сосульки. И наши бабы вздохнули б, мол, наконец-то избавились от обормотов! — улыбался Женька посиневшими губами.
— Хрен с ним, с бабьем! Они уже привыкли без нас! А вот детей жаль! Я уже какой год собираюсь сам своих в школу отвести, да все не получается. Хоть бы раз Новый год с семьей встретить. Все время в дороге, как волки! — злился Григорий.
— Что б мы делали без тебя в этом рейсе? Выручил! Не струхнул! — добавил, глянув на Николая.
— Кому-нибудь из вас пришлось бы решиться. Другого выхода не было! — заметил Калягин.
— Это верно! — согласился Гришка и продолжил тихо: — Если б нашли трассу! А коли нет, считай, пропали б оба. У нас это впервые. Раньше никто с дороги не сбивался! — Заруливал на бензозаправочную станцию, не ожидая напоминаний.
Шли недели, месяцы… Николай трудно привыкал к кочевой жизни. Он давно забыл о сне в постели, о домашней еде и бане. Мылся в душевых, наспех. Не обсохнув, нырял в кабину и, завалившись на запасное — спальное место, за спины водителей, ел на ходу, пил стылый чай, привык спать в постоянной тряске, под мат шоферов или песни, какие включали мужики, чтобы не заснуть ночами.
…Ты меня не буди,
Мне еще хорошо…
Проснулся под завывание бабы Николай и долго не мог понять, откуда она взялась совсем рядом и блажит томным голосом:
Ты меня не буди,
Не целуй горячо…
«Тьфу, черт! А ведь поверил, что живая под боком заходится!» —
Та, узнав обо всем, не удивилась, не ругала. И что самое удивительное — не обиделась.
— Я тебе деньги высылаю! Слышишь! Тебе, на питание! Не экономь! Трать спокойно. Я помню тебя! — кричал Николай в трубку.
А в ответ услышал:
— За последнее — спасибо! Старые мы с тобой стали. Стыдно уже о таком говорить в нашем возрасте. И все же я люблю тебя — самого непутевого на свете, моего бродягу! Приезжай хоть когда- нибудь, чтобы с внуками познакомиться. Да и Павлик, кажется, собирается уйти с моря. И о тебе спрашивал. Теперь я его успокою. Да и сама, как всегда, жду!
Николай послал деньги домой, отправил посылку Ольге — в Сероглазку. О себе не вспоминал. Некогда. Случалось, за сутки ни разу не ел. Постепенно отвык от элементарного, когда даже стакан горячего чая казался большим подарком.
Теперь его уже ничто не пугало на дорогах. Он не раз встречался с рэкетом. Научился говорить с ними так, что те уже не просили и не требовали положняк. А произошло это после одной из встреч с Макарычем. Она была не случайной.
Увиделись в Иванове. Макарыч, лишь глянув на мужиков, сказал:
— Притерлись, снюхались! Все как один. Ну, что? Вымотались?
— Все бы ладно! Банды измучили! — обронил тогда Калягин.
— Ты одно секи! Не на меня, на себя пашешь. На твое зуб точат. Вот и врубись! Свой дом защитишь? И это сумей сберечь! Мне от вас лишь крохи перепадают. Чей интерес выше? И не гони туфту! Мужик ты или нет? Коли себя уважаешь, умей достойно отмахнуться.
Николаю неловко стало. Решил больше не жаловаться и обходиться своими силами. Их пусть немного, но, чтобы отстоять свое, вполне достаточно.
Случалось, дрался на дорогах, на стоянках, вышибая зубы кому-то, сам подчас едва вставал на ноги. Помогали и шоферы. Кулаки, «разлуки» — все шло в ход, чтобы защитить не только груз, а и свое имя, достоинство, лицо.
На многих магистралях уже хорошо знали эту машину и не пытались ее остановить. И однажды даже Макарыч позавидовал:
— Ты уже по пятьсот верст без остановок жмешь с шоферюгами. Меня и то чаще тормозят и махаться приходится. Особо с пацанвой. Те вовсе оборзели. На нас, дальнобойщиков, хвост поднимают…
Случались такие стычки и у Николая. Остановил машину в Ставрополье, чтобы купить харчей, перекусить по дороге вместе с шоферами, а тут свора малолеток облепила. Вначале попросили закурить, потом деньги стали требовать. Обругал. Вот тут-то и завертелось. Получил булыжником в лоб. Поймал одного за горло, целая кодла навалилась. Кто с камнем, другие, что покруче, уже с ножами. Хорошо, водители подоспели, да торговки вступились. Разогнали шпану. Те, даже убегая, пригрозили в другой раз взорвать фуру на пути либо сжечь заживо вместе с грузом и водителями.