Подлинная жизнь мадемуазель Башкирцевой
Шрифт:
ничего не понимает, или у нее есть свои, бабские интересы. Может быть, кто-то из них ее
любовник, а девушки лишь прикрытие для ее связи? Ведь были же шутки графа Лардереля
о том, что его принимают за супруга мадам Башкирцевой и за отца двоих дочерей. Мы не
можем поручиться, что граф не был любовником ее матери. Ведь был же ее любовником, судя по всему, домашний доктор Валицкий.
А за обедом друзья потешаются над Лардерелем, намеки их довольно прозрачны:
оказывается,
Лардерель напивается и предлагает Марии руку, чтобы прогуляться по саду. Она
принимает это приглашение, и мать ее не возражает, как будто хочет спихнуть дочь любым
способом. А может, просто не беспокоится, числя Лардереля по своей епархии.
“Он был рядом со мной и говорил разные нежности, которые возмущали меня, потому что
он думал совсем о другом и был пьян. Я несколько раз сказала ему об этом, осыпая его
бранью, но он нисколько не отрезвел; для меня было просто наказанием, быть
проникнутой счастьем, опираясь на его руку, и одновременно чувствовать себя в
глупейшем положении, когда его рука ласкает мою руку”. (Неизданное, запись от 3 апреля
1877 года.)
Что обыкновенно следует в таком случае, когда молодые одни и мужчина пьян настолько, чтобы забыть приличия. Он недвусмысленно предлагает ей переспать с ним, а потом...
вместе умереть. Второе, разумеется, слова, романтический флер, десерт. Второе нужно для
первого. Главное, первое. Попытка - не пытка, а вдруг - обломится? Она делает вид, что не
поняла его.
Однако пьяные ласки становятся все настойчивей, тогда Мария удаляется, а потом,
уединившись в комнате, слышит, как за стеной разговаривают Мелиссано и Лардерель.
Мелиссано хочет подробностей. Лардерель честно признается, что целовал ей только руку.
Мелиссано смеется и удивляется его нерасторопности. Ее принимают за кокотку.
Они возвращаются в Неаполь и недалекая ее мать всем рассказывает, как чудно они
повеселились в Сорренто, давая еще один повод для сплетен. Слухи об их похождениях
долетают даже до Ниццы, где мается в одиночестве госпожа Романова. Она шлет им
взволнованное письмо, не стесняясь в выражениях:
“Уезжайте из Неаполя, лучше, чтобы она прекратила видеться с ним. Господи, какое
несчастье! Конечно, всё кончается только страданием, когда, как вы, копаются в говне”.
(Запись от 19 апреля 1977 года.)
Последняя фраза при публикации естественно была исключена.
Но еще до ее письма случается знаменательное событие. В их гостинице остановился
прусский принц и к нему прибывает с визитом
мужик, с огромными усищами вздернутыми вверх, с гладко зачесанными назад темными
волосами, с длинной бородой, даже не клинышком, а клином, и надутой нижней
челюстью, как у бульдога. Муся караулит приехавшего короля на парадной лестнице в
гостинице и, нарушая все церемонии, сама первой заговаривает с ним.
Бородатый бульдог милостиво выслушивает ее лепетание, обеими лапищами пожимает ей
левую руку, и уходит, бормоча: “ Bella ragazza! Красивая девушка!”.
“Теперь я буду носить перчатки целую неделю. Я и пишу так оттого, что я в перчатках”, -
тут же записывает красивая девушка в свой интимный дневник, вероятно, не очень
красивым почерком.
Наконец-то сбылось! Она говорила с королем, признаваясь ему, что будет всю жизнь
гордиться тем, что с ней говорил лучший и любезнейший из королей, и польщенный, как
ей сначала кажется, король присылает к ней адъютанта, узнав, что мать якобы наказала ее
за несдержанность и нарушение приличий. На самом деле, король тоже воспринял ее
обращение в определенном смысле и поэтому адъютант просил для короля визитную
карточку матери лишь для того, чтобы он имел возможность посетить дочь, но которую
Мария предусмотрительно не дала, о чем в напечатанном дневнике не упоминается.
Видимо, и она, и позднее публикаторы, пытались скрыть двусмысленность ситуации.
Известно, что присланный Виктором-Эммануилом II адъютант был секретарем,
отвечающим за секретную переписку Его Величества. Как всяких мужчин, королей и
императоров всегда влекло на невинных девушек. Почему бы и нет, если товар сам
просится в руки и ни за что отвечать не надо. Особенно этим (снятием проб, проведением
дефлорации) славился наш император Николай I, о чем не преминул написать диссидент
граф Лев Николаевич Толстой в “Хаджи-Мурате”
Однако в знакомстве с королем был и положительный момент. Вскоре на одном обеде, где
было 130 персон, король не раз во всеуслышание повторил про Марию, что она
замечательно красива. В результате Башкирцевы стали чаще получать приглашения от
местной аристократии на вечера, праздники и балы. Муся теперь постоянно окружена
золотой молодежью Рима, которая наперебой ухаживает за ней. Мелисано, Мелито и
Альматура крадут ландыши из ее веера на одном из праздников и вставляют цветы в свои
бутоньерки. На вечере, который устроили сами Башкирцевы, все зажигательно пляшут