Подлость союзников. Как Запад предавал Сталина
Шрифт:
Полгода спустя после варшавского восстания, в январские сумерки, я смотрел на этот город с бывшего наблюдательного пункта на крыше богатой виллы в Саско-Кемпа. Неподалеку виднелся затейливый переплет вмерзших в лед Вислы ферм моста Понятовского. Похожие на коробочки домики этого фешенебельного предместья Варшавы казались рябыми от шрапнели. За нами была освобожденная Прага, холодная, голодная, но полная патриотического воодушевления. Но за Вислой Варшава казалась мертвой. Пожары догорели. На вечернем небе алела узкая полоса заката, точно знамя, приспущенное
Я остановился так подробно на польском вопросе потому, что он наиболее ярко показывает черную измену английских правящих кругов в дни, когда советский народ вел напряженную, героическую борьбу против гитлеровской Германии.
Англо-американская политика на освобожденных территориях
Народы всего мира встретили весть о победе над гитлеровской Германией торжественно, с глубокой радостью, к которой примешивались слезы горя, сурово сдерживаемого во время войны.
В Чехословакию после ее освобождения Советской Армией пришла новая жизнь. Мой друг чех, принадлежавший к интеллигентным кругам Праги, писал мне о дне освобождения:
«Мы услышали громкие крики радости. Народ бежал со всех сторон к советским танкам. Наши освободители — русские — казались нам братьями, с которыми мы долго, слишком долго были разлучены. Мужественные, приветливые, они обнимали нас, ласкали детей, раздавали им сладости, поднимали их на танки и машины. Это самые яркие и радостные впечатления в моей жизни. Да не будут никогда нарушены узы, связавшие нас с нашими дорогими братьями!»
А вот что писал другой мой знакомый чех:
«То были русские! Я переживал самые замечательные минуты в моей жизни! Какими утомленными казались эти молодые воины, стоявшие в открытых люках запыленных танков, переваливших через горы, — живое олицетворение всего того, что я представлял себе при слове «Россия». Великодушные, благородные люди с широкой натурой… Я сразу почувствовал, что они — свои, что они для нас не чужеземцы. Танки проходили не задерживаясь, за ними появился грузовик. Шофер, украинец, подхватил на руки нашу маленькую Славку и, целуя ее, сказал, что у него дома дочка такого же возраста».
А в английских официальных кругах много говорили о том, что послевоенная Восточная Европа слишком истощена, чтобы возродиться без усиленной технической и материальной помощи со стороны Соединенных Штатов. Говорили об «экономической помощи», а имели в виду политическое закабаление.
Английское посольство в Праге, возглавляемое Филиппом Никольсом, не щадило усилий, чтобы оказать давление на развитие политических событий в Чехословакии. В первые месяцы после окончания войны эти усилия сводились к тому, чтобы убедить президента Бенеша ограничить деятельность прогрессивных элементов в правительстве, созданном после длительных переговоров между лидерами четырех партий, образовавших Национальный фронт.
Президент упомянул об этих попытках во время данного им мне интервью в Градчанах, в Праге в июле 1945 года. В ответ на вопрос о том, как далеко пойдет Чехословакия в проведении мероприятий по социализации и национализации, президент весьма недвусмысленно дал мне понять, что он употребит все свое влияние, чтобы не допустить повторения случившегося после Первой мировой войны. «Тогда, — сказал он, — англофранцузская буржуазия в страхе перед большевизмом помешала чешскому и словацкому народам создать социалистическое государство».
«Мы не можем рассчитывать, — заметил он, подчеркивая свою мысль характерным для него, чем-то похожим на профессорский, жестом, — мы не можем рассчитывать, что они вновь не попытаются оказывать на нас давление. Но теперь имеются три новых фактора. Во-первых, существование Советского Союза как великой державы; во-вторых, уважение, которым пользуются коммунисты в нашей стране, благодаря их безупречному поведению в дни сопротивления; в-третьих, уроки Мюнхена еще долго будут заставлять наш народ относиться к Западу с большим подозрением.
Пусть вас не вводит в заблуждение то, что у нас воздают должное британским военным усилиям. Это чувство вполне искренне. Но могу заверить вас, оно испарится в одну секунду, если, во-первых, наш народ заподозрит, что Англия старается повернуть нас против Советского Союза, и, во-вторых, если он увидит, что Англия участвует в заговоре по восстановлению агрессивной мощи Германии».
«Некоторые из ваших соотечественников, — сказал в заключение президент, — говорят мне о том, что Чехословакия должна быть мостом между Востоком и Западом. Но беда в том, как говорил Ян Массарик, что по мостам проходит слишком много народу. А мы не хотим, чтобы через Чехословакию вновь проходил кто-нибудь».
Дипломатические представители западных держав со все возрастающей недоброжелательностью относились к этим новым настроениям в послевоенной Чехо-Словакии. Прожив некоторое время в Праге, я убедился, что большинство попыток помешать объединению народа Чехословакии исходит из англо-американских дипломатических кругов. Каждый раз, когда раскрывалась политическая интрига или заговор, можно было проследить нити, идущие к «информационным агентствам», обществам «культурных отношений» и специальным миссиям, через которые дипломаты делали свое дело, пытаясь сыграть на «борьбе между Западом и Востоком».
Промышленники, банкиры, землевладельцы и католическое духовенство, тоскующие о «добром старом времени» и понимавшие, что восстановить свои привилегии они могли бы лишь насильственным путем, ожидали от иностранного империализма помощи и поддержки, и, надо сказать, в редких случаях их ожидания не оправдывались. Американский посол Лоуренс Штейнгарт не скрывал своих симпатий к такого рода людям. Для них он устраивал роскошные приемы, на которых вместе с десертом подавались нейлоновые чулки в целлофановых пакетах.