Подмена
Шрифт:
— Прекрати называть их так! Я тоже один из них!
Карлина кивнула, глаза у нее были огромные и грустные.
— Тогда возьми с собой нож. — Она понизила голос. — Обычный кухонный нож. Оберни его в кухонное полотенце или платок, чтобы не обжечься, но непременно возьми и воткни в землю у подножия холма. Иначе дверь не откроется.
— Значит, я втыкаю нож в землю, дверь открывается. Что дальше? Я просто улыбаюсь и вхожу?
Карлина сунула руки в карманы пальто.
— Отщепенцам не запрещают вернуться
Шел мелкий унылый дождь. Слово «отщепенец» Карлина произнесла так, словно влепила мне пощечину.
Наверное, она поняла что-то по моему лицу, потому что сцепила пальцы и опустила голову.
— Удачи!
Часть четвертая
ОНИ
Глава двадцать четвертая
ДОМ МУЧЕНИЙ
Дома я обернул руку кухонным полотенцем и полез в шкафчик над холодильником, чтобы отыскать в груде запретных столовых приборов фруктовый нож. Борясь с дрожью, я перебирал вилки и половники, пока не нашарил тот, которым папа недавно резал яблоко. Лезвие ножа было длиной не больше трех дюймов и не очень острое. С деревянной рукоятки уже начал облезать лак.
Я завернул нож в полотенце и положил в карман толстовки. Потом натянул на голову капюшон и отправился в парк.
Дойдя до перекрестка Карвер и Оук-стрит, я прошел мимо детской площадки и навесов для пикников. Пустые качели поскрипывали сами по себе. В парке было пусто, всюду висел дым.
За бейсбольными трибунами сквозь пелену дождя смутно вырисовывался темный силуэт мусорного холма. Стоячая вода превратила землю в чавкающую слякоть.
Я перепрыгнул через ограду и полез сквозь заросли кустарников. Остановившись у подножия, я глубоко воткнул нож в рыхлый грунт и гравий. Дверь появилась почти сразу же, но такая тусклая и потертая, что ее почти не было заметно.
Дверная ручка отсутствовала, поэтому я постучал и сделал шаг назад. В первую секунду ничего не произошло, потом контур двери озарился, подсвеченный изнутри теплым светом. Где-то в глубине зазвенели колокольчики, и на меня накатило странное ощущение неизбежности. Мусорная гора всегда была на этом месте, возвышаясь над парком, сразу за изгородью. Ждала меня.
Дверь распахнулась, но никто не встретил меня на пороге. Два ряда стеклянных фонарей освещали коридор. Стеклышки фонарей в проволочных переплетах располагались красивыми ромбиками. Когда я сделал несколько шагов внутрь, дверь бесшумно закрылась за моей спиной. Нож остался на полу, я наклонился и поднял его.
Гора Госпожи совершенно не походила на жилище Морриган.
В конце коридора я увидел маленький столик, на котором стояло неглубокое серебряное блюдо.
Возле столика стоял мальчик в темно-синих панталонах до колен и такого же цвета камзольчике. На вид ему было лет двенадцать, когда я приблизился, он поднял на меня глаза и протянул руку.
— Будьте добры, вашу карточку.
Я непонимающе уставился на него.
— Карточку? О чем ты, черт бы тебя побрал?
— Вашу визитную карточку. Будьте добры, вручите мне вашу карточку, и я сообщу о вашем приходе!
— Нет у меня никакой карточки. Отведи меня к Госпоже!
Он смерил меня долгим взглядом. Потом кивнул и жестом велел мне следовать за ним.
— Сюда!
Мальчик провел меня через несколько коридоров и дверей в теплую, освещенную лампами комнату.
Здесь на полу лежали ковры, в мраморном камине горел огонь. Меблировка представляла собой коллекцию разрозненных старомодных предметов, которые так обожала моя мама.
В кресле с высокой спинкой сидела женщина и вышивала на полотне ядовито-яркие цветы.
Когда я вошел, хозяйка мусорного холма подняла голову. Кожа вокруг глаз была у нее розовой, словно она только что плакала. Но когда ее лицо оказалось на свету, я заметил, что ресницы женщины осыпаны желтой гнойной коростой. На вид она была молода и, несомненно, могла бы считаться утонченной и ослепительной красавицей, если бы не ее нездоровый вид.
— Это вы — Госпожа? — спросил я, останавливаясь в дверях.
Она выпрямилась и замерла с иглой в руке, глядя на меня.
Лиф ее платья представлял собой сложную конструкцию из оборок, оборочек и складок. Выше ловко сидел высокий кружевной воротничок-стойка. Женщина улыбнулась, и от этого стала выглядеть еще болезненнее.
— Разве так принято приветствовать дам?
Голос у нее был нежный, но в его мелодичности ясно чувствовался ледяной холод. Лицо Госпожи было безмятежным, почти надменным, и от этого я разозлился еще сильнее.
— Вы сожгли церковь моего отца! Такое приветствие сойдет?
Госпожа отложила вышивание.
— Боюсь, это было необходимо. Моя милая сестренка ведет себя, как дрессированная собачка, валяет дурака и паясничает перед людьми, которые и так уже готовы нас забыть. Пришло время напомнить городу, кто мы такие!
— Так вот, значит, какой у вас мотив — нагнать страх Божий на людей, которые не верят в ваше существование? Вы уничтожили здание, которому двести лет! В пожаре погибла девушка!