Подмененная
Шрифт:
Наконец мы добрались до Лондона.
Бенедикт был дома. Ему не сообщили о причине нашего приезда. Я сказала бабушке, что об этом не нужно беспокоиться. Он вообще не заметит нашего присутствия.
Нас уже ждал экипаж. Я чувствовала себя ужасно, и единственное, что мне хотелось, — сесть на первый же поезд до Корнуолла.
Когда мы вошли в дом, Белинда несколько повеселела. Они оказались правы. Ей было необходимо побыстрее уехать оттуда.
Впереди ожидало множество дел: распаковать
Я заметила, что Белинда ест все без разбору, что ставят перед ней. У нее был очень усталый вид, и я предложила Ли пораньше уложить детей спать.
Селеста обрадовалась мне, но она вызвала у меня воспоминания о Жан-Паскале, хотя ужас, пережитый мною в Хай-Торе, меркнул перед гораздо большей трагедией.
Обычно в таких ситуациях люди начинают думать о маловажных вещах, чтобы хоть на время забыть свою беду, и я стала размышлять о том, что же произойдет с Хай-Тором. После этого мои мысли неумолимо вернулись к тем счастливым дням, когда мы мечтали о жизни в этом доме.
Ужинала я с Бенедиктом и Селестой. Разговор шел в основном о Корнуолле и о бабушке с дедушкой.
Бенедикт всегда интересовался делами в Корнуолле, становясь при этом печальным, потому что Корнуолл напоминал ему о моей матери. Именно в Корнуолле они познакомились, когда были еще детьми. Об этих местах он говорил с грустью, и Селеста не могла не замечать этого.
Встав из-за стола, я поспешила в свою комнату.
Вероятно, Седеете хотелось поговорить со мной, но сегодня мне было этого не выдержать. Я продолжала вспоминать Жан-Паскаля (в конце концов, он был ее братом), а мне хотелось по мере возможности выбросить его из головы. Я помнила о том, что время от времени он будет появляться в нашем доме и мне придется избегать его.
Впереди меня ожидало еще много неприятных проблем, и мне хотелось подумать о них в одиночестве.
Селеста сказала:
— Конечно, ты устала. Мы поболтаем завтра утром.
Я была благодарна ей за это.
Поднимаясь наверх, я проходила мимо кабинета Бенедикта. В это время дверь открылась, он вышел и сказал мне:
— Ребекка, я хотел бы поговорить с тобой. Ты не возражаешь?
Я прошла за ним в кабинет, и он захлопнул дверь.
Испытующе посмотрев на меня, он сказал:
— Что-то случилось, не так ли?
Я замялась:
— Ну… Белинда не очень хорошо себя чувствует.
— Да, это я понял. А ты? Ты сама неважно выглядишь.
— Неужели?
— Похоже, ты чем-то удивлена.
— О… Я удивлена тем, что вы это заметили.
— Я все замечаю, — улыбнулся он. — Я хочу, чтобы у тебя все было в порядке.
— О, благодарю вас.
— Я понимаю, что не слишком ярко демонстрирую свои чувства, но это вовсе не значит, что я безразличен.
— В самом деле?
— Да. Мне хотелось бы… — Он пожал плечами. — Я хочу, чтобы ты знала: если есть что-нибудь…
— Что-нибудь?
— Какой-нибудь способ помочь тебе…
— Спасибо, я не нуждаюсь в помощи. У меня все в порядке.
— Все-таки не забывай о моих словах. Твоя мать хотела, чтобы мы были друзьями. Она всегда этого хотела.
Я была изумлена: Бенедикт смотрел на меня чуть ли не умоляюще. Он продолжал:
— Я, видишь ли… я просто хочу, чтобы ты знала: если я могу быть тебе хоть чем-нибудь полезен, то ты всегда можешь рассчитывать на меня.
На секунду я забыла обо всем остальном. Что случилось с этим человеком? Конечно, в марте были выборы и мистер Гладстон, его кумир, стал премьер-министром. Возможно, Бенедикта ожидал пост в правительственном кабинете. Должно быть, от этого мир стал казаться ему более уютным местом. Он даже заметил меня… и Белинду.
Прошла неделя, но трагедия не потеряла своей остроты. Сидя в одиночестве в своей спальне, я часами размышляла. Мне следовало остаться в Корнуолле.
Однако Белинду необходимо было оттуда увезти. Вместе с ней должна была ехать Люси, а за Люси ответственность несла я. Она не имела никакого отношения к Бенедикту. Я не могла позволить ей уехать без меня.
И все-таки сердцем я рвалась в Корнуолл, к Патрику.
Мне хотелось написать ему, что мне все равно, что бы он ни сделал, точнее, было бы все равно в любом другом случае. Пусть бы он был вором, пусть бы даже убил кого-нибудь, но думать именно об этом было для, меня невыносимо.
Мы поговорили с Селестой, у которой были собственные проблемы. Она сказала мне:
— Ты несчастна, но не хочешь говорить об этом.
Я покачала головой.
— Любовные дела?
Я кивнула.
— Кто-то в Корнуолле. Наверняка это Патрик Картрайт. Я всегда считала его превосходным молодым человеком. Значит, что-то пошло не так?
— Да, — ответила я, — все пошло не так.
— Моя бедная Ребекка! И ты любишь его?
— Да.
— Как все это печально! Жизнь бывает жестокой, не правда ли? Любить и быть отвергнутой — это ужасно.
Я молчала, думая о Патрике. Ведь это я отвергла его. Мы клялись друг другу в том, что наша любовь будет длиться вечно, но первое же дуновение холодного ветра развеяло ее.
— По крайней мере, — сказала Селеста, — ты вовремя это выяснила. В отличие от…
Я переключилась со своей беды на ее трагедию. Она продолжала:
— Я знаю, что говорить об этом больно, ведь прошло так мало дней. Со временем боль не уходит, но говорить об этом легче. Ты тоже страдаешь…