Подменыш. Духовидец. Кошмары. Одержимые. Пражский студент (сборник)
Шрифт:
В комнате горел свет, а жалюзи были спущены. За большим письменным столом, заваленным бумагами, книгами, газетами, сидела Гелла Рейтлингер, противная и злая, в том самом жёлтом вязаном платье, что и вчера вечером.
– Я так и думала, что вы сегодня утром приедете, – приветствовала она его, – садитесь!
Воздух был тяжёлый, спёртый, скверный…
– Вы всю ночь, доктор, просидели за работой? – начал он. – Даже не ложились?
Она взглянула на него и резко ответила вопросом:
– Вероятно, и вы?
Он пожал плечами. Что ей за дело, спал он или нет? Он подошёл к окну, раскрыл его настежь, поднял жалюзи. Прикрутил свет и вернулся к письменному столу. Отвратительно некрасивой выглядела эта женщина, пепельно серой от бессонной ночи. Жёлтым и серым отливала кожа, точно на ней лежала пыльная короста. Руки были грязны.
Она поймала его взгляд, резко засмеялась.
– Это – так, чего вы хотите? У меня, а также и у вас! Проведёшь ли ночь за книгами или за рулём автомобиля – все равно пальцы станут грязными и в том и в другом случае.
Он поднял свои руки. Они были черны. Хотел заговорить – она его перебила:
– Можете не извиняться. Не хотите ли принять ванну? В заведении достаточно ванных комнат, через две минуты вы можете сидеть в ванной.
– Нет, – ответил он, – я хочу сейчас же уехать. Я приехал только для того, чтобы увезти мою двоюродную сестру.
Она сделала движение. На этот раз он перебил её.
– Не трудитесь, доктор. Оставьте в покое тот великолепный документ, который вы вчера вечером читали Брискоу. На меня это не окажет никакого действия. Я хочу получить её – и сейчас же. Я её возьму с вашего любезного согласия или помимо него. Вот и все…
Она молчала, выжидательно глядя на него.
Наконец ответила медленно и спокойно:
– Сейчас? Теперь же?.. Прошу, пожалуйста! Пройдите сами за ней – нижний коридор, четвёртая дверь.
Или обождите – она ещё не проснулась. Я пришлю сестру, чтобы помогла ей встать и одеться. Будьте любезны, нажмите звоной, там, возле двери.
Ян Олислягерс поднялся и сделал шаг к двери.
– Подождите минутку, – удержала она его. Поискала на столе, взяла лист с заявлением Эндри, передала ему. – Вот возьмите! Порвите, это не имеет для вас никакой цены.
Он взял бумагу и нерешительно сунул её в карман.
– Скажите мне, пожалуйста, доктор Рейтлингер, – начал он, – откуда такая внезапная перемена? Ещё вчера вечером…
Её пальцы забарабанили по столу, а голос снова стал хриплым, режущим:
– Перемена? А у вас? Разве вы не изменили за ночь своё мнение? Все то же самое, господин сосед, вы – как и я! Грязные пальцы, необходимость ванны – что ещё? Не раздевались всю ночь! Вчера – огонь и пламенное воодушевление великой идеей, а через двенадцать часов все это в канаву! Плевать нам обоим на то, что мы думали вчера!
Её издёвка попала ему прямо в лицо и крепко пристала, смешавшись с маслянистой автомобильной пылью.
Она открыла один из выдвижных ящиков и достала флакон одеколона. Обильно смочив носовой платок, вытерла себе руки и лицо.
– Вот, возьмите, – прокаркала она, – это хотя и не ванна, но лучше, чем ничего, – для нас обоих.
Он хотел оттолкнуть её руку, а вместо этого взял соблазнительный флакон. Как и она, вытер себе лицо и руки. Это освежило.
Докторша наблюдала за ним, за каждым его движением.
– Почему бы мне не рассказать вам, из-за чего я отказываюсь от нашего плана – только теперь, в эту минуту? Очень просто – потому, что вы не пожелали. Одна я не в состоянии. Я нуждаюсь в помощнике, который делал бы для меня то, чего никто другой сделать не хотел бы и не смог. Вы бы, милостивый государь, это смогли. Вы должны были быть моим партнёром. Без вас я как без рук в этой стране и в это время.
– Скажу вам также, – била она его своими словами, – почему вы не захотели мне помогать. Потому, что этой ночью вы свою красавицу-родственницу продали и сосводничали, вот почему! Потому, что доллары янки вам любезнее счастья этой женщины. Вы думаете, я не знаю, как обстоит дело с вашей кузиной Эндри! Конечно, она мне ничего не рассказывала. Но не надо читать в этой раненной душе. Она любит вас, милостивый государь, только вас. Её тошнит от другого. А вы толкаете её, не желающую, в кровать к американцу, как проститутку, как его любовницу или как его жену – все одно! Вам за это хорошо заплатили – поздравляю! Скажите, пожалуйста, сколько зарабатывают в большом свете сутенёры?
Он судорожно сжал руки. Эта женщина – не человек. Она – зверь, хищный зверь.
– Вы лжёте, – крикнул он. – Вы лжёте… – Но голос его оборвался. С губ сорвался писк, затем кашель.
Но вдруг, почти без перерыва, он расхохотался. Сел и положил ногу на ногу.
– Черт возьми, доктор, вам чуть было не удалось! Я чуть было не принял всерьёз вашу брань. Вам стало легче после того, как вы выплюнули свою ядовитую слюну? Уже отомстили за то, что я разбил на куски прекрасные мечты о сенсационном эксперименте и о вашей потрясающей славе? Что я сорвал лавры с ваших крашенных локонов?
Она сморщилась. Невольно провела рукой по голове. Прищёлкнула языком.
– Волосы? Вы правы, мне надо будет снова покраситься. Это не очень-то поможет моей красоте – но что не сделаешь ради своих милых ближних? Только вы ошибаетесь, думая, что уничтожили мои планы. Я могла бы это сделать с вами и с той женщиной, которую вы мне доставили и берёте обратно, могла бы это сделать ещё сегодня и здесь. Но я это сделаю и без вас – быть может, ещё в нынешнем году. Если даже я несправедлива к вам и вы отбираете у меня женщину не ради денег Брискоу, который, конечно, заплатит вам любую цену, все же я вас переоценила. Потому, что в вас говорит только буржуазная боязнь, жалкая трусость! Ведь эта женщина разбита вами, а вы, вы – последний, кто желает даровать ей жизнь, которой она алчет. Вы будете это отрицать?
Ян Олислягерс вертелся под её ударами. Разве это не верно? Разве не правду она говорит?
Он увильнул от неё, сказав с равнодушием:
– Так поищите себе более смелых людей.
– Итак, в этом мы согласны? Смелых людей я найду сегодня же. Они живут в России.
Он обрадовался, что она его оставила в покое, и быстро спросил:
– В России?
Она кивнула головой, схватила несколько газет со стола:
– Русские порывают со всякими благостными предрассудками и со всяким сверхчувственным барахлом. Прочтите, если это вас занимает. Москва отправила экспедицию в Африку – знаете, для чего? Чтобы скрестить людей с обезьянами, с гориллами и шимпанзе. Искусственным оплодотворением – как выйдет. Если удастся, – а это удастся, – то этот биологический опыт окажет большее действие, чем все анатомические, эмбриологические и прочие доказательства. Ещё девяносто процентов человечества гнут колена перед каким-то божеством, ещё, несмотря на науку, религия – всемогуща! Что с ней станется, когда через пропасть, отделяющую, как по библейскому, так и талмудическому и мусульманскому представлениям, человека от животного, будет перекинут мост? Не по учёным книгам, которых никто не читает, а по живым свидетельствам – продуктам скрещивания человека с обезьянами. А московский профессор знает, чего он хочет. Это – старик Иванов [2] . Он ввёл на конских заводах искусственное экономное оплодотворение спермой. Он при помощи такого метода уже получил бастардов от тех видов, которые нормальным путём не могут спариваться. Например, от крыс и мышей – более отдалённых родственников, чем люди и обезьяны, у которых исследования крови дают тождественные реакции.
2
О сенсационных опытах русского профессора И. И. Иванова по скрещиванию человека и обезьян с помощью искусственного оплодотворения см.: Файман Г. Дневник доктора Борменталя, или Как это было на самом деле//Искусство кино. 1991. № 7-10.