Подменыш
Шрифт:
Не довольствуясь соблюдением обязательных постов, некоторые налагали на себя еще посты добровольные. Иные отказывались от скоромной пищи на значительные периоды или навсегда. Словом, на тех, кто посмел ослушаться послания Макария — а нашлись и такие смельчаки, хотя и немного, — смотрели как на обреченных из числа тех, кто уже продал душу дьяволу.
Что же касается цинги, то трудно сказать, насколько помогла бы святость воды, если бы не совет игумена Троицко-Сергиевской лавры отца Артемия.
— Помнится, государь, похожее случалось — и не раз — в тех местах, откуда я приехал. И вот что я приметил — ежели человеку дать что-то пожевать из божьих плодов — болезнь отступает. Святая вода — дело хорошее, но еще лучше, ежели ты вместе с нею отправишь несколько возов с яблоками, вишенью, грушами и прочим. От них уж точно худа не будет, а подсобить — глядишь и подсобит.
А вечером, в кругу своих ближних, Иоанн, как бы укрепляя сам себя в мысли, что война с Казанью — дело решенное и вспять поворачивать нельзя, заметил:
— Еще и потому ныне надобно урядить с казанцами, пока у нас за спиной никто не стоит. Свеям с ливонцами не до того — они лишь вольной торговли у нас хотят. Да и не станет Густав Ваза излиха настырничать — ему бы род свой на престоле утвердить [90] . Ливонцам тож недосуг. У них Хенрик ихний и вовсе токмо избран [91] — свои бы дела урядить.
— А королек ляшский? — осторожно осведомился Сильвестр.
Иоанн улыбнулся:
90
Густав Ваза, принадлежавший к одному из шведских дворянских родов, возглавил восстание против датского владычества в стране, и в 1521 году его избрали правителем Швеции, а спустя два года на риксдаге в Стренгнесе провозгласили королем.
91
Имеется в виду магистр Ливонского ордена Генрих фон Гален, правивший в Ливонии с 1551 по 1557 год.
— Вот яко бабы на селище в свару вступают у колодезя, тако и мы с ним титлы делим, да все никак не поделим [92] . Однако ж сие все словеса пустые, а воевать никому неохота. К тому ж ныне он и вовсе ко мне ныне с ласкою, даже полонянников отдал. Известили ужо, что везут с Литвы князей Михайла Булгакова-Голицу да Селеховского. С ними и гонец с грамоткой. Я хоть их вовсе не видал ни разу, однако слуг верных надобно почтить — чай, мне столько прожить на белом свете не довелось еще, сколь они в неволе [93] опосля Оршинской сечи провели. Ежели привезут до того, как мне под Казань уйти, — непременно сам встречу и одарю [94] . Да и в печали Жигмонд [95] ныне опосля смерти женки своей [96] , так что не до того ему. Однако перемирье надобно.
92
Послы короля Польши Сигизмунде II Августа упорно не хотели признавать царского титула Иоанна IV, утверждая, что ссылки на Владимира Мономаха, который якобы венчался царем Киевской Руси, не годятся, поскольку в этом случае у Сигизмунде Августа, в чью державу сейчас входит Киев, гораздо больше оснований на этот титул. И вообще все христианские государи титулом царь (от «кесарь» искаж. «цезарь») именуют только императора Священной Римской империи. В ответ Иоанн, осерчав, повелел своим посольским людям в составлении ответных грамот не употреблять в отношении Сигизмунде титул «король польский».
93
Смоленск вошел в состав Московской Руси в 1514 году, захваченный войсками Василия III еще до злополучной Оршанской битвы.
94
Иоанн сдержал свое слово. Он «с живейшею любовию принял старца Булгакова, 38 лет страдавшего в неволе; выслал ему богатую шубу, украсил его грудь золотою медалью, обнялся с ним как с другом». ( Карамзин Н. М.История государства Российского. Т. VIII. Гл. IV).
95
Жигмонд — как правило, на Руси употребляли несколько искаженное имя Сигизмунде, используя его первый титул — Жигмонд II Великий князь Литовский, который он получил еще в 1529 году, будучи 9-летним ребенком.
96
Король Сигизмунд Август женился на вдове Трокского воеводы Гаштольда Барбаре Радзивилл в 1547 году, но лишь в декабре 1550 года, поддерживаемый ее могущественными братьями Радзивиллами — Николаем «Рыжим» и Николаем «Черным», сумел преодолеть сильное сопротивление шляхты и короновать ее в Кракове. А вскоре (8 мая 1551 годе) королева умерла. Как утверждали современники, ее отравила свекровь, герцогиня Бона Сфорца.
— Может, мир, государь? — осторожно поинтересовался Адашев. — Сам же сказываешь, что времечко подходящее. Вон они даже и Смоленск за тобой признать [97] готовы.
— А титла? — грозно спросил Иоанн, но глаза его почему-то смеялись.
Адашев вздохнул, ничего не ответив, но мысли его и без того были вполне понятны царю.
— Ведаю, что сказать хочешь, Алексей Федорович, — на этот раз царь улыбнулся явно, без утайки. — Я и сам знаю, что не в титле суть, хотя умаление это — что греха таить — обидно. Однако ежели надо было бы для державы нашей — проглотил бы и смолчал. Потому титла — причина, не более. Я честен хочу быть пред богом, вот что главное. Сам посуди, — широко развел он руками, — сколь за королем ляшским наших вотчин извечных. Один Киев чего стоит. Да и окромя его тож изрядно. Тут и Волынская земля со Львовом да Галичем, и Полоцк, и Витебск. Опять же отец его Гомель у нас взял, пока я малолетний еще был. Как такое спускать? Так пригоже ли мне с ним теперь вечный мир заключать да крест честной на том целовать? Ведь ежели я оное учиню, то мне уже моих вотчин искать под ним нельзя будет. Потому пусть будет перемирие, да ненадолго — от силы годков на пять.
97
Смоленск вошел в состав Московской Руси в 1514 году, захваченный войсками Василия III еще до злополучной Оршанской битвы.
— А ежели они вечного мира затребуют? — осведомился окольничий Морозов.
Дотошен был Михаил Яковлевич в посольских делах, да и то взять — в них ведь все заранее разузнать надобно. Сколь торговать, да что уступить можно, и до какого рубежа на попятную идти, а с какого уже ни ногой. А то потом, по приезде в Вильно, поздновато станет с царем ссылаться.
— Ежели станут настаивать, — улыбнулся Иоанн, — то тут так отвечать надобно. Мол, чтоб до скончания царствования нам обоим в любви и согласии жить, должен ты нам исконное отдать — Витебск, Полоцк и Гомель.
— Так они же откажут и далее слушать не восхотят, — испуганно охнул Морозов.
— Вот потому и требуй с них, чтоб отказали. А коль они на то не пожелают пойти, тогда пусть будет перемирие.
На следующий день, еще раз внимательно выслушав всех, Иоанн медленно поднялся со своего невысокого трона и произнес, начав издалека:
— Ныне указываю. Что до крымчаков касаемо, то тут Басманову да тебе, Володимер Иванович, все проверить надобно. Крепостцы, кои недавно построены — Михайлов на Проне да Шатск на Цне, — проверить со всем своим усердием. Рясск подновить тоже надобно. Град добрый, а потому держать его следует в бережении и со всем тщанием. Опять же засеки досмотреть. Словом, рубежи надобно оглядеть.
Князь Воротынский молча кивнул, продолжая во все глаза глядеть на своего бывшего холопа. То, что он им ныне командует, не было в обиду Владимиру Ивановичу. Иное никак не укладывалось в его голове — неужто и впрямь есть что-то такое, что дается людям уже при зачатии? Выходило, что так, потому что не мог бывший смерд, чистивший навоз на его конюшнях и бегавший без портов до осьми годков, так преобразиться.
Ишь ныне каков — залюбуешься. Взор остер, проницателен, но не злобен. Стоит прямо, плечи вширь, но главу не надменно держит, чуть склонил милостиво. Голос опять же и властен, и громок, и строг, но все в меру. Так говорят, когда знают — выслушают и повинуются сказанному. А чего бы не повиноваться, когда он допрежь каждого выслушает, а уж потом свое — царское — слово молвит?
— Теперь о самом походе на Казань указываю. Боярин и князь Иван Федорович Мстиславский и князь Михайло Иванович Воротынский, мой слуга государев [98] . Вам с главной ратью в Коломну. Передовой полк поведут князья Иван Пронский-Турунтай и Дмитрий Хилков, полк правой руки — князья Петр Щенятев и ты, Андрей Михайлович, — повернулся Иоанн к одному из своих любимцев.
Князь Курбский гордо огляделся по сторонам — по его худородству да такая честь.
98
Слуга государев — не следует думать, что этим Иоанн унизил князя Воротынского. Напротив. Это звание считалось особо почетным, и носил его в то время именно один Воротынский в знак особой милости царя.
— Полк левой руки князю Димитрию Микулинскому вручаю. С ним Плещеев пойдет. Сторожевой тебе, князь Василий Оболенский-Серебряный, отдаю. Поведешь его с Симеоном Шереметевым…
А князь Владимир Воротынский все смотрел и глазам не мог поверить. Да, учили нынешнего царя и впрямь на совесть. Да, прошло время, и не один год, чтобы тот успел освоиться и понять: отныне его оружие не лопата с вилами, а меч, на голове у него не треух, но шапка Мономаха, а повелевает он ныне не лошадьми в конюшне Воротынского, но огромной державой. И все же, и все же.