Поднимаясь ко мне
Шрифт:
Я понимаю, что хлопок – это выстрел. Странно, но моя первая реакция – не испуг, а облегчение. Радуюсь, что могу по характеру звука определить его источник, ассоциации возникают быстро.
«Значит, я еще кое-что соображаю, то есть пока не превратилась в овощ».
Слышу второй выстрел. На этот раз реагирую более логично. Пугаюсь. Нет, не пугаюсь. Прихожу в ужас. Пульс учащается. Страх усиливается оттого, что я едва могу двигаться и еще меньше способна что-либо предпринять. Я осознаю свою беспомощность и отчетливо понимаю:
«Куда пропала Джинджер, когда она мне так нужна?»
В голове раздается смех – это смеюсь я. Смотрю на себя будто со стороны и изумляюсь: как можно быть такой беспечной в столь серьезной ситуации.
«Я проигрываю? Неужели это все не сон?»
С трудом открываю глаза. Моргаю – веки тяжелые и не слушаются. Яркий свет с потолка бьет прямо в зрачки, затуманивая зрение, отчего болезненно сжимается живот. Закрываю глаза, делаю вдох и силюсь открыть их вновь.
Слышу какой-то стук и звук тяжелых шагов. Сердце ухает в груди, меня охватывает паника.
«Они идут за мной! Милосердный боже, они идут за мной!»
Собрав остатки сил, все, на что способно мое напичканное снотворным тело, приподнимаю голову с плоской вонючей подушки и обвожу взглядом комнату слева направо. Я нахожусь в маленькой, скудно обставленной спальне. Одна. Слева от меня окно.
В глазах плывет, я не сразу понимаю, что это от слез. Мне бы только добраться до окна… наружу… на свободу…
«Может быть, мне кто-нибудь поможет…»
Делая глубокий вдох, сгибаю руки в локтях и пытаюсь, опершись на них, принять вертикальное положение. Однако локти будто сделаны из желе и разъезжаются, как только я переношу на них вес. Предпринимаю вторую попытку. Безрезультатно.
Бесплодность усилий, беспомощность и безвыходность ситуации наваливаются на меня тяжким бременем. Только на этот раз, чем дольше я остаюсь в сознании, потому что никто не сует мне в лицо пропитанную снотворным тряпку, тем яснее становится в голове. И тем большую панику я ощущаю.
Говорю себе: «Ты должна пытаться, снова и снова», – и тут что-то с грохотом врезается в дверь комнаты. Летят щепки, створка срывается с петель, и сквозь проем в помещение влетает запущенное кем-то снаружи тело. Силюсь собрать мысли в кучку и осмыслить происходящее.
Высокий худощавый мужчина с кустом упругих каштановых кудряшек на голове приземляется у кровати. Снова поворачиваю голову к двери, сердце подскакивает к самому горлу, и я вижу самую прекрасную из всех возможных галлюцинаций.
Передо мной, подобный грозовой туче, стоит Кэш. Лицо вымазано краской, все полосатое, а губы искривлены от ярости. Он выглядит устрашающе. Убийственно.
Как посланец небес.
На миг он встречается со мной взглядом. Вижу в его глазах ярость, решимость, в них написано: «Я стою на пороге безумия». Но, кроме того,
Кэш падает на колени, кулаки начинают работать с бешеной скоростью, вверх-вниз, вверх-вниз, я слышу его животный рык. Удары, удары, удары, глухие, с влажным чавканьем, хрустом костей. От этих звуков рот у меня наполняется горькой слюной. Перед глазами встает окровавленное лицо, которое Кэш месит массивными кулаками, вколачивает в дощатый пол. Но мне этого парня почти не жалко. На самом деле если бы я могла двигаться, то сама приложила бы руку, с большим удовольствием выколотила бы из него порцию дерьма.
Через несколько секунд Кэш встает на ноги и бросается к кровати. Вся сцена кажется мне сюрреалистичной, пока он не пригибается и его лицо не оказывается вровень с моим. Кончики пальцев нежно гладят меня по щеке.
– С тобой все в порядке? – шепчет Кэш.
Его лицо – маска страдания. Я вижу, что его пожирает чувство вины. Он думает, что виноват во всем.
– Теперь да.
Кэш на миг закрывает глаза, а когда открывает вновь, я вижу в них всю его душу.
– О боже мой, Оливия, я не знал… я думал… Если бы с тобой что-нибудь случилось…
– Со мной все хорошо, – говорю я, точно не зная, так ли это на самом деле; просто чувствую потребность утешить Кэша, умерить его душевную боль.
И тут явственно вижу, что к нему возвращается способность рассуждать и подталкивает к действию.
– Надо забрать тебя отсюда.
Я понимаю, что он прав, и чувствую, как воздействие зелья уменьшается с каждой минутой, но все равно сомневаюсь, что смогу идти.
– Поможешь мне встать?
На лбу Кэша залегает складка.
– Помочь тебе встать? – переспрашивает он так, будто убит этой просьбой.
Я теряюсь, но Кэш не дает мне времени на разговоры. Вместо слов он подсовывает под меня руки и поднимает.
Как будто мне дали успокоительного или чего-то в том же роде, близость Кэша производит на меня немедленное и радикальное воздействие. Чувство такое, будто я рассыпаюсь на части и парю, танцую и плачу, живу и умираю. Завернуться в него, утонуть в руках этого плохого парня, раствориться в его прекрасном сердце – это мой мир.
Каким-то образом, сама проглядела, но я влюбилась, и влюбилась сильно.
В своего душевного друга. Единственного на всю жизнь. В моего героя.
Внезапно я поняла, что никогда никакой плохой парень не разбивал мне сердце. Я не была раздавлена предательством, обманута пустой игрой. Я ни одного из них не любила настолько, чтобы они могли принести мне реальный вред, причинить боль надолго. Слегка уязвленная гордость, глупые сердечные страдания да пара щелчков по самолюбию, но все это – детские игрушки в сравнении с тем, что могла сделать со мной утрата Кэша.