Поднимите мне веки, Ночная жизнь ростовской зоны - взгляд изнутри
Шрифт:
– А чего предупреждать?
– лениво сквозь зубы цедит он.
– Завтра мужикам по-новой локалку заваривать. Что, у себя в отряде не с кем шпилить? Или свои на катран не пускают?
– Ты метлу привяжи!
– взрывается Влас.
– Где хочу, там играю! А если ваш "пассажир" через пять минут десять тонн на кон не кинет - "фуфлом" расплатится!
Он тычет грязным коротким пальцем в верзилу с обвислыми ушами и растерянным лицом печальной лошади. Это - слесарь гаража зоны Таранкин.
– Стало быть, он тебе
– интересуется Тайга. И, обращаясь к слесарю, укоризненно замечает: Валера, я ж тебя предупреждал на катран ни ногой! Тебе даже в дочки-матери нельзя играть. Масла в башке на один бутерброд!
– Короче, платить будем?
– грозно наступает Влас.
– Тише, тише, - успокаивает Тайга.
– Ты не дома. Боговать будешь у себя в бараке. Здесь ты никто, и зовут тебя никак.
– Да я от Слоника!
– кипятится Влас.
– Да? И шо он мне хотел передать?
Влас спохватывается что "загрубил": Слоник тут, конечно, не при чем. Его имя выскочило у блатаря непроизвольно, просто "для авторитету", "для понта". Но что вылетело, того уж не поймаешь.
– Когда надо будет - передаст!
– Значит, ничего? А ты "передаст", "передаст"...
Барак взрывается от хохота. Все прекрасно знают анекдот насчет "Ты сам - передаст!". Но "предъявить" Тайге Влас ничего не может. Тот просто "отмажется": дескать, повторил его же слова, попенял на пустословие...
Гость сидит красный от бешенства. Он не знает даже, что ответить. А Тайга продолжает, обращаясь к Алихану:
– Так что же здесь делает этот красавец?
– К землякам пришел, наверное, - подыгрывает Князь.
– Мало ли земляков; мы все земляки, по одной Земле ходим. Ты с каких краев будешь?
– спрашивает Тайга Власа.
– Какая разница...
– Один ебет, другой дразнится! Я, к примеру взять, елецкий. И не стыжусь. Слыхал, небось, что Елец - всем ворам отец? А у тебя, получается. Как у труболета - ни Родины, ни флага?
– Да с Кацапетовки он, - отзывается кто-то из темного угла. Московский.
Московских в зонах почему-то не любят. Как и питерских. Видимо, сказывается всегдашняя смутная неприязнь провинции к столице. Для Тайги это - еще один козырь.
– Москвич...
– бросает он куда-то в неопределенность.
– Москвичи, москвичи, на хуй лезут, как сычи. Вот такой у нас фольклор, - неожиданно и как бы извиняясь, сообщает он, но обращается опять-таки не к Власу, а ко всей почтенной публике. Дескать, не в обиду сказано, а так, для общего кругозора.
Подобного Влас стерпеть уже не в силах.
– Ты, падло полосатое!
– орет он, бросаясь на "смотрящего".
И тут же оказывается на полу с вывернутыми руками.
– Пустите, вы, волки!
– хрипит он.
– С вас за все спросят, за все!
– Тут он прав, господа арестанты, - обращается Тайга к зэкам.
– За все надо спрашивать. По понятиям. Шо у нас здесь, одесский цирк? Каждый кувыркается. Как хочет, вякает, что в голову взбредет.
В спальном помещении уже собралась толпа. Большая часть осужденных давно забыла о телевизоре. Какой там секс, когда рядом порнуха!
– А по понятиям, господа арестанты, - продолжает Тайга, - Влас имеет с Валеры десять тонн. Карточный долг - долг чести. Да отпустите вы парня, чего вы ему ласты покрутили?
Гостя отпускают. Он стоит злой, взъерошенный и хмурый.
– Есть у тебя чем рассчитаться, Валера?
– спрашивает Тайга.
Растерянный Валера только хлопает кобылячьими глазищами.
– Тогда, конечно, придется подставить попу, - констатирует "смотрящий".
Валера бледнеет, хотя в темноте это незаметно. В толпе проносится недоуменный ропот.
– Ну, получай, что причитается, - обращается Тайга к Власу.
Тот настороженно и выжидающе смотрит на каторжанина. Понимает: это лишь увертюра.
– Шевелись!
– подбадривает Тайга. Время пошло. Мы тебя. конечно, не торопим, но и ты нас пойми. Нам ведь тоже кое-что причитается получить. С тебя.
Влас невольно отступает на шаг - и упирается спиной в стену из зэков.
– А как же ты думал, братка?
– задушевно растолковывает дядя Коля.
– За базар отвечать надо. Закосорезил ты, Москва. Закосорезил... Вообще-то я человек незлобливый. Если бы ты просто на меня отвязался, я бы, может, и простил. Ну, спросил бы для порядку. Как говорится, дал бы почувствовать братскую руку, отпустил бы хорошего "леща"... Но ты ведь "полосатую масть" офоршмачил. Народ не поймет. Придется и тебе становиться на четыре кости. И будет у нас завтра на зоне на две девочки больше.
Наступает тягостное молчание.
– Тайга!
– вдруг начинает жалобный скулеж слесарь-должник.
– Тайга! Ну давай решим как-нибудь по-мирному!
– Не надо было судьбу дрочить!
– зло обрывает Тайга.
– "Как-нибудь"! Вот сейчас и узнаешь, как таких нибуть!
– Дядя Коля, в натуре, - заступается Алихан, - может, замять это грязное дело? Ну, ты простишь этого "быка", а он - Витюху.
– А меня кто - Господь простит? Уних с Таранкиным - личные разборки, а тут речь о чести каторжанской.
Но все уже понимают, чем закончится разыграный спектакль. В конце концов оплеванный москвич убирается из отряда несолоно хлебавши, без выигрыша, да к тому же принеся извинения "смотрящему" и арестантам за свой "косяк". Осужденные расходятся: кто спать, кто опять к "телеку", кто обсуждать случившееся.
Тайга подзывает к себе Таранкина.
– Смотри, лох - последний раз! Еще раз вляпаешься в блудную - лично порву тебе жопу на портянки!
И снова Тайга с Князем прикалываются колбаской да чайком в своих "аппартаментах".