Подноготная любви
Шрифт:
В.: Получается, я испортила своего ребёнка…
П.: Так ты что, согласна, что надо начинать с отношений с мужчиной?
В.: Согласна.
П.: Но ведь ты же так много спорила с той женщиной?!
В.: Спорила.
П.: А теперь согласна?
В.: А теперь согласна.
П.: Я ведь ещё не успел толком ни одного аргумента привести.
В.: А не надо. Всё понятно. Да и достаточно сказал. Я согласна.
П.: Почему?
В.: Не знаю. Вот такая я. Замысловатая. Даже могу иногда согласиться сразу. Да ты вообще обычно всегда бываешь прав. Я начинаю размышлять — и всё так и есть. А если я сразу не соглашаюсь, то только потому, что ты неправильно всё преподносишь… Я чувствую, что ты прав, но что-то — не знаю что — мешает сразу
П.: А как надо правильно?
В.: Не знаю. Но чего-то не хватает…
П.: Ну, хорошо. Я всё-таки закончу мысль. Я только тогда смогу считать, что тебя понял, когда смогу объяснить особенности характера твоей дочки. Во-первых, почему она так легко отказывается от себя и принимает облик другого человека…
В.: И почему её так трудно привести обратно в чувство. В особенности в последнее время так стало.
П.: Да. Во-вторых, почему у неё совершенно определённая негативная реакция вообще на любое предложение. Какое бы оно ни было — приятное ей или нет. Хотя мы на том необитаемом острове, который она выбрала как фон для психокатарсиса, и разгребли разные внушения, негативизм уменьшился, но полностью не исчез. В-третьих, почему она учится так скверно…
В.: Нормально.
П.: И ничего не читает…
В.: Нормально.
П.: Ты, может быть, против моего расследования?
В.: Нет. У меня нет от тебя секретов. Наоборот, мне даже приятно, когда ты меня… рассматриваешь.
П.: А ведь это небезопасное занятие. Это общий случай, что при психоанализе клиент готов сотрудничать с психоаналитиком до тех только пор, пока тот дальше вторичных напластований не погружается. А когда он подходит к сути — то клиент как с цепи срывается. Появляется страшная враждебность — ведь извлекается на свет то, что клиенту удалось вытеснить с уровня словесной памяти. Вытягивать приходится из подсознания… Но забывчивость — инструмент защиты спокойствия. И защищаются. Вплоть до покушений на убийство.
В.: Не преувеличивай.
П.: Выдержишь? Неожиданные открытия?
В.: Ну уж это как Бог даст.
П.: Самый правильный ответ! Как всё-таки приятно с тобой!.. Да… И, в-четвёртых, почему она так отчётливо старается забыться, отключиться, не быть…
В.: А брат здесь ни при чём!
П.: А причём здесь брат?
В.: Так… К слову пришлось…
П.: А я ничего против него не имею. Раз ты говоришь, что он такой исключительно хороший, — значит так оно и есть. У меня нет оснований сомневаться. Может быть, действительно этим и объясняется столь нетипичное твоё предпочтение брата. Ведь для девочек обычно кумир — отец. А у тебя — брат. А отец — некий аутсайдер… Странно…
В.: Ничего странного. Просто брат — хо-ро-ший… А когда ты появился, стало ещё лучше. Ты знаешь, после того, как ты со мной в первый раз в каморке папы Карло позанимался, я вернулась, спать легла, а тут вдруг кот приходит и между мной и дочкой ложится! Вот это было событие! У нас вообще такой удивительный кот, что его заставить заурчать от удовольствия — просто невозможно! Он иногда приходил к нам на ночь, спать, но редко-редко, раньше, ещё до Центра, но как я туда стала ходить — всё, больше не появлялся. А появился ты — каждую ночь стал приходить. Может, родное что-нибудь почувствовал?
П.: Ты хочешь сказать, что я кот?
В.: Нет. Просто, если рядом ему было раньше плохо, то появился ты — стало хорошо… А это бывает, когда рядом родные… Я вообще стала замечать, что как мы встретились, даже родители мои стали дружнее жить. Мать отца стала меньше грызть…
Глава двадцать девятая
Центр
П.: …Да, это, действительно, страшно…
В.: Ведь я как в этот Центр попала? У нас на работе одна женщина так расхваливала, так расхваливала, всё говорила, какие потрясающие люди в этом Центре и какие удивительные дела творят! Исцеляют такие болезни, перед которыми официальная медицина бессильна! Я слушала, слушала её — и пошла. Тем более что Центр этот от дома недалеко… А действительно, что я должна была подумать, когда делают у кого-нибудь на руке надрез — кровь, а наклонились, пошептали — и кровь не течёт. Эффектно, зримо. Или приходит человек, женщина, у неё боли в печени, воспаление, врачи ничего не могут сделать, а тут один сеанс — и всё прошло, болей не чувствует, она чуть не на крыльях летает. Что я должна была подумать? Ведь не просто так — а исцеление! Да и всеми воспринималось как чудо. Это уже потом я стала замечать, что проходит некоторое время, не больше года, и у всех тех, кто прошёл через Центр, случалось какое-нибудь несчастье. Причём не мелочь, не просто так себе неприятности, которые со всеми нами случаются, а несчастье именно большое. Человек, скажем, под машину попал, искалечился весь. А брат Оли и вовсе погиб. Или, скажем, жили-жили супруги хорошо, и вдруг как будто чёрная кошка между ними пробежала. А то, что или старые болезни возвращались, или какие-то новые страшные появлялись, — так об этом даже можно не говорить. И так у всех, кто в этом Центре лечился и за судьбой которых я могла наблюдать. Или просто был с целителями в контакте. Я вот, например, не лечилась.
П.: Ты рассказывала: дядя…
В.: Да, дядя мой тоже… Он тогда из деревни приехал в институт какой-то лечиться, так я же его в Центр и отвела. Так ему, действительно, после сеансов поначалу стало лучше…
П.: Он оценил своё состояние, как улучшение, субъективно…
В.: ...ему, действительно, поначалу стало вроде бы как лучше, а когда вернулся в деревню — и боли опять вернулись. И даже хуже стало. Теперь он знать ничего не желает про этих народных целителей… И вообще в Москву ни ногой.
П.: А не вернись он в свою деревню, стал бы дойной коровой: чуть показалось, что хуже стало, — опять деньги…
В.: Да. И это тоже меня поражало. Ведь тех, с кем я работала, даже не интересовало, выздоровеет человек или нет, а только — сколько заплатят. Но ведь они говорят всем, что исцелять — им дано, и не просто дано, но Сам Бог им даровал такой талант — исцелять! И не так просто говорят — верят! Но при этом только о деньгах думают. «Даром получили — даром давайте» — это, кажется, в Библии сказано?
П.: Да, это из Библии.
В.: Ты учился и много учился, твой метод, которым ты лечишь, — это наука, а ты когда-нибудь деньги за то, что лечил, брал?
П.: Никогда. Ни разу. До сих пор, во всяком случае.
В.: Ты даже больше чем учился, у тебя ещё и семинария была — а ведь это всё взаимосвязано. Ты право брать имеешь — а не берёшь, а они не имеют — но только о деньгах думают. Вот это меня и поражало.
П.: Ну, положим, в духовной семинарии я не учился, а только переводил богословские тексты…
В.: Тем более! Для тебя это было больше, чем учиться! Практик. Переводить литературу, да ещё богословскую — ведь для этого сколько надо! И в том числе знать, не говоря уже о даровании. А они получили даром — на каждом углу об этом болтают, а даром не дают. Я им сколько раз говорила — не хотят они понимать. Только злобились на меня. Да и что они там, если разобраться, делают? То, что можешь ты, им и во сне не снилось!
П.: Ну, положим, лечу не я, а человек себя сам лечит, ты же это прекрасно знаешь…