Подопечный
Шрифт:
Ну конечно! Всенепременно. Так я тебя и послушал. Ни для того я мотался по долинам и по взгорьям чтобы в самый последний момент отступиться из-за слов взбалмошной бабы.
Я выдернул гвоздики и быстро запихнул их за пазуху.
Клавка страшно вскрикнула, схватилась за волосы и завыла.
— Нервы у тебя, Клавдия, ну ни к черту. Лечиться тебе надо, — посоветовал я.
— Щас тебя полечат, — устало проговорила Клавка и без сил опустилась на пол.
Оставленные в покое Мустафа и Зинаида, немного покачались и собрались было
Насколько я помнил с тыла находился только шкаф. Тот самый из которого в прошлый раз вылезло чудовище. А сейчас я затылком почувствовал, что все повторяется.
Медленно повернувшись, чтобы не спровоцировать возможное нападение, я увидел, что шкаф превращается в лестницу, а из горящего чрева в черной стене наполовину вылез монстр. Я сказал себе "Блин" и отпрыгнул от него подальше.
— Сейчас начнется, — безучастно возвестила Клавдия, — Я предупреждала.
Чудовище, раскидывая во все стороны брызги чего-то непонятного и неприятного на вид и запах, встало на задние лапы. Сделало шаг. Еще один. Остановилось. Голос, зазвучавший из пасти гада казался глух, словно из могилы.
— Наша сделка распалась.
Клавка заверещала, в мольбе вскидывая руки:
— Не виновата я. Это он все сделал, — и на меня всеми десятью пальцами тычет, — говорила я ему — не трогай. Это он гвоздики ищет. Давно ищет. Я знаю. Я предупреждала. Хочет Сердце Тьмы погубить.
А существо только облизало длинным острым языком морду, оставляя на ней следы белой слюны.
— Твоим делом было охранять от посторонних глаз цветы. Наше выполнять любые твои желания. Мы свою часть договора выполнили. Ты — нет. Ты помнишь, что должно случиться?
— Помилуйте родненькие! — заголосила во весь голос испуганная Клавка, — Не сгубите. Все сделаю, как велели. Стража!
В двери вломилось несколько человек, быстро оценили обстановку и кинулись почему-то не на нас (мы то люди, как люди), а на чудовище.
Подпустив к себе солдат на расстояние вытянутой руки, монстр вскинул волосатую лапу. Замерших враз людей охватило ярко-красное пламя, и через секунду они исчезли.
Существо даже не улыбнулось. Оно (я могу и сомневаться, вполне возможно, что у товарища с того света и существовал определенный пол, но мне он известен не был) хлопнуло два раза и что-то невнятно прорыкнуло.
Окружающие нас стены резко побледнели, покрылись рябью, заколыхались и… тоже исчезли.
Мама родная, что же получается-то?
Мы, имеется ввиду Клавку, монстра и нас троих бедолаг, стояли посреди выжженной огнем равнины. Ни камушка вокруг, ни домика, ни живой души.
Только мы, да еще эта распроклятая лестница с дыркой в воздухе.
Клавка совсем свихнулась. Причитанья приобрели характерный траурный осадок, из слов были понятны только некоторые. Да и те носили явно направленный на психоз стиль.
— Замок… Мой… Копила… Берегла…
Потом у нее на короткий миг наступило прояснение, она страшно зашипела и скрючив пальцы загнутой вилкой двинулась на меня.
— Ты… Ты все…
Договорить она не успела. Существо выкинуло в перед руку, сграбастало Клавку за волосы и потянуло к себе.
— Щас он ее скушает, — Мустафа и Зинаида от увиденного давно пришли в себя и теперь внимательно наблюдали за происходящим. На вполне вероятное замечание Мустафы Зинаида ответила:
— А потом примется за нас.
Узкий дрожащий язык существа обвился лентой вокруг Клавкиной шеи и стал медленно затягиваться. Клавка попробовала закричать, но у нее ничего не получилось. Только надсадный хрип.
Влез Мустафа.
— Э! Образина! Хорош выделываться.
Я подхватил:
— Ага. Вали лучше в свой гадюшник. Скотина.
Наш председатель колхоза, Петрович, всегда говорил мне :— "Ты, Василий, лучше помалкивай. Всегда. С молчаливых спрос меньше. А меньше спрос, меньше бьют. Это только дураки болтают почем зря. Зато и получают по мордам всегда." Прав был Петрович.
Существо, которое я только что обозвал явно незнакомым для него словом, повернуло в мою сторону голову, раскрутило с Клавкиной шее язык, аккуратно втиснула его в пасть, восстановило дар речи и только потом нервно заявило:
— Ты что, сявко, без очереди лезешь? Ты у меня на прием последним записан. Но если желание имеется, могу и первым тебя. Что ребята, пропустите?
Ребята, включая раздышавшуюся Клавдию, дружно закивали. Давай, парень, мы подождем. Торопиться некуда.
Ненавижу.
Волосатый урод отпустил Клавку, та быстро отползла за Мустафу.
Монстр двинулся ко мне. Я попытался было дернуться в сторону и дать стрекоча, но проворный язык, словно кнут стрельнул из пасти и удавкой обмотался вокруг шеи. Чьей, чьей? Моей, конечно.
Это может показаться странным, но в такие минуты меня всегда тянет пофилософствовать. Другой бы на моем месте закричал, ногами задрыгал, ручками замахал. А я нет. Думать стал. Физическая боль вызывает во мне необъяснимые приступы работы мозга. Вот такое у меня извращение.
Что такое смерть? Кто-то говорит, что переход из одного состояния в другое. Нет логики. Спрашивается, зачем доброй, славной душе почти век маяться, живя в грязном человеческом теле? Или это для нее просто развлечение?
Тогда я не слишком лестного мнения о душе. Могла найти занятие и поинтереснее и поблагороднее.
Кто-то говорит, что всевышний проверяет наши души на лояльность. Хорошим человеком был? В рай тебя. Грешником? В другое отделение. А все равно. Или ты людей губил, или без билета на трамвае прокатился. За все одно наказание. В топку. И сгорают бедные души в адском огне. А что, у господа не нашлось другого способа узнать, кто есть кто?