Подожди до завтра
Шрифт:
Глава 4.
Андрей проснулся, когда было еще темно. Вначале не мог понять, где находится. Потом Андрей вспомнил о Снегурочке. Рядом ее не было. Он повернулся и увидел ее, сидящую на стуле с альбом, лежащим на согнутой в колено ноге. Она что-то увлеченно рисовала. Черный грифель так и скользил по бумаге. Губы приоткрыты. Язык так и скользил по губам. Волосы распущены и постоянно ей мешали, она их поспешно откидывала назад, но они упрямо возвращались назад, стоило ей повернуть головой. Халат съехал, оголяя плечо. Но она ни на что не обращала внимания. Все ее внимание
Вот она устало вздохнула, откинулась на спинку стула и закрыла глаза. Прошло минут пять. Она вернула альбом на стол и вышла из комнаты. Андрей не мог сдержать любопытство. Он подошел к столу. Старый дом с выбитыми окнами. Луна холодным светом освещала заросший сад. Трудно было разглядеть в кустах сидящую девочку. На ступеньках дома в неестественной позе лежал человек. Как будто он упал, потерял сознание или умер. Мрачная картина в черных красках. Он перевернул лист. Старая полуразвалившаяся церковь. Выбитые окна, сломанная крыша. На следующей странице была та же церковь только внутри. Часть стены и кусочек звездного неба, который был виден сквозь поломанную крышу.
Четвертая картина была портретом мужчины лет пятидесяти-пятидесяти пяти. Болезненно худой с хмурыми, строгими бровями, тонкими губами, сжатыми в узкую полоску и не соответствующими лицу добрыми глазами.
— Тебя не учили, что брать чужое без спроса нельзя? — голосом, лишенным эмоций, спросила Маша.
— Ты красиво рисуешь.
— Не суй свой нос в те вещи, которые тебя не касаются. Эта моя жизнь, куда я не хочу тебя пускать, — холодно сказала она.
— Это красивые рисунки. И они мне нравятся, так же как и та, что их нарисовала, — ответил Андрей. После этого он ушел из комнаты. Надо было умыться. Можно было заодно и побриться. Щетина была довольно ощутимая. А с ежом она целоваться точно не будет.
Когда Андрей вернулся, в комнате все так же горел бра. Маша лежала в кровати. Коса покоилась на подушке. Глаза закрыты, но он мог поспорить на что угодно — она не спала.
— Ты боишься темноты, — он лег рядом. — Боишься доверять, резких движений, разговоров, боишься потерять контроль над ситуацией и оказаться в зависимом положении. Что еще?
— Тебе обязательно разговаривать в два часа ночи?
— Я выспался. У тебя бессонница. Так почему бы не поговорить?
— Не хочу.
— Это я уже понял. Но мне, правда, интересно знать, чего ты еще боишься, чтоб не наступить на больную мозоль. И в те разы ты про свет забывала.
— Я не боюсь темноты. Сама темнота порой притягивает и интригует. Но, когда просыпаюсь, а вокруг темно, то пугаюсь. Но в те два раза ты меня так вымотал, что я обо всем забыла, — ответила Маша, поворачиваясь набок. — А страхов у меня много. Больше, чем ты можешь себе представить.
— Ты боишься предательства.
— Боюсь, — согласилась она. — Это всегда очень сложно пережить. Тяжело, когда близкие ударяют ножом со спины.
— Ты очень не уверена в себе, поэтому скрываешь свою неуверенность за холодностью и правилами.
— Тебе надо в следователи идти работать. Или психологи. — Маша улыбнулась.
— Больше
— Нет. Ты не стал требовать объяснить, что я нарисовала. Просто оценил картинку. Меня это устроило, — ответила она.
— Маш, у тебя есть какие-то планы на завтра? — осторожно спросил Андрей.
— Нет.
— Если завтра я у тебя останусь, ты против не будешь?
— Буду. Это лишнее.
— Чем лишнее? Я буду незаметно сидеть готовиться к учебе. Ты меня даже не заметишь. А в перерывах можно еще чем-то приятным заняться.
— Ты какой-то ненасытный, — хмыкнула она.
— Мы давно с тобой не виделись. А я не из тех людей, которым хватает раз в месяц, — ответил Андрей.
— Я подумаю над этим, — ответила Маша. Андрей подавил улыбку. Другого ответа он и не ожидал. Его пальцы прошлись по шелку ее сорочки, скользя до того момента, как под пальцами не стал ощущаться бархат кожи. — Что ты делаешь?
— Я же не знаю, сколько мне придется сидеть на голодном пайке, — ответил Андрей. — Надо пользоваться моментом.
Он прошелся губами по ее плечу, осторожно отодвигая бретельку сорочки. Маша замерла. Глаза закрыла. Только дыхание прерывистое. И трудно понять нравится ей все это или нет. Андрей же чувствовал, как он теряет контроль. Она его возбуждала слишком сильно. Ее мягкая кожа, ее шелк, волосы, от которых пахло весной. Ему нравилось ее ласкать, чувствовать холод кожи. Хотелось разжечь в этом холодном теле огонь. Передать то, что он чувствовал сам. Ему уже доводилось видеть, на что Маша была способна. Он видел ее, потерявшей контроль, когда она забывала обо всех рамках и правилах, которыми себя обложила. Но Маша упрямо изображала из себя ледышку.
— Тебе нравится, что я делаю или нет? — не выдержал он, отрываясь от ее груди. Маша лишь отрицательно покачала головой. — Значит, это игра в одни ворота. Ладно, а что нравится тебе?
Она посмотрела на него из полуопущенных ресниц. Задумчивый взгляд скользнул по его лицу. В тусклом свете бра было видна, как она облизнула пересохшие губы. Улыбнулась, вызывающе, дерзко. Андрей наблюдал за ее действиями. Ее пальцы прошлись по его груди. Нежные едва уловимые движения. Легкий толчок и он уже лежал на лопатках, а она нависала над ним, стоя рядом на коленях. И вновь вкус страсти и огня у нее на губах, когда она целовала его. С каждой секундой она возбуждалась сильнее. Стоило ему коснуться ее груди, как она сразу отстранилась. Нахмурилась.
— Я тоже хочу играть, а не быть бревном, на котором скачут. Вроде негимнастический снаряд, — хмыкнул Андрей.
— Зато снаряд симпатичный, — проводя рукой по его груди, животу и спускаясь ниже, сказала она. Андрей перехватил ее руку. Переплел со своими пальцами.
— Ты торопишься. Подожди, — он прошелся ладонью по ее телу, обходя грудь, спускаясь к плоскому животу, проходя по бедрам.
Она дернулась, пытаясь отстраниться, когда его пальцы скользнули между ее ног. Но он не дал, продолжая держать ее за руку. Она попала в ловушку, но не успела испугаться. Он знал, что делает, к тому же она была и так сильно возбуждена. Разрядка. Маша попыталась возразить, но он не слушал, продолжая играть, ласкать ее, доводить до того момента, когда хочется забыть обо всем, кроме того сладкого момента, мига, когда тело получает свою разрядку. Возбуждение, что доходит до болезненного пика, и страсть, что заставляет душу совершить полет и вернутся назад в уставшее тело. Когда он ее отпустил, Маша без сил упала на него.