Подозреваемые
Шрифт:
— Секс всегда приносил большой доход.
— Мафия в этом замешана?
— А ты как думал? Они везде кормятся. Почему хобби не может приносить еще и доход?
— Итак, четвертый этаж, — произнес он, вставая.
— Позволь мне пойти с тобой. Не хочу, чтобы ты ошибся дверью.
Она подвела его к лифту на двух пассажиров, установленному четыре года назад для удобства клиентов, которым было трудно подниматься по лестнице.
Выйдя из лифта, они увидели суетливого трансвестита в длинном желтом халате с изображением марабу. Весело
— Это для меня?
— Он не в твоем вкусе, — ответила Гретта. — В какой комнате Уолтер?
— С тиковой отделкой, милая, — ответил трансвестит, уставившись на Скэнлона и покусывая нижнюю губу.
Открыв дверь, Скэнлон вошел в комнату.
— Неужели и здесь мне не дадут покоя? — крикнул Уолтер Тикорнелли, Он сидел на огромной кровати с медными спинками, обнимая за плечи чернокожего транссексуала.
— Мне нужно поговорить с тобой, Уолтер, — произнес Скэнлон, знаком велев торговцу плотью удалиться.
Тикорнелли похлопал любовника по ляжке.
— Придешь попозже.
Подражая женщине, тот слез с кровати и взял тонкую белую одежду с соседнего стула. Его женоподобные черты, силиконовые груди и нарочито жеманные движения резко контрастировали с вялым членом и болтающейся мошонкой.
Натянув одежду, он раздраженно посмотрел на Скэнлона и вышел из комнаты.
— У тебя довольно симпатичный друг, — сказал Скэнлон, присаживаясь на край кровати и поднимая глаза на встроенное в полог зеркало.
Тикорнелли сложил руки на груди.
— На следующей неделе она собирается пойти в больницу, чтобы ей сделали дырочку.
При мысли о кастрации Скэнлону стало не по себе. Он заметил на правой руке Тикорнелли перстень с бриллиантом в пять каратов. Поговаривали, что его подарил Тикорнелли Джо Наполи, когда тот присоединился к генуэзской преступной группировке.
Тикорнелли с прищуром уставился на Скэнлона.
— О чем задумался, Энтони?
— Вижу, ты все еще без ума от черных транссексуалов. Интересно, твои жена и дети, которых ты оставил в Манси-Парк, знают о таком необычном образе жизни?
— Что поделаешь, Энтони? У каждого из нас свои загибы. Вот ты, например. Тебе бы хотелось, чтобы весь мир считал тебя итальянцем, хотя имя у тебя ирландское. — Теперь Тикорнелли говорил по-итальянски. — Давай вспомним старые дни, проведенные на Плэзэнт-авеню. Запуганный паренек, живущий с отцом-пьяницей, ирландцем по происхождению, и матерью-итальянкой, разговаривающей с тобой только по-итальянски. А теперь, Энтони, ответь мне, многие ли из твоих друзей-полицейских знают, что ты говоришь по-итальянски? Многие ли из них знают, как люто ненавидишь ты ирландцев? Наверное, немногие? А тебя все еще смущает итальянское происхождение, не правда ли?
Схватив Тикорнелли за пах, Скэнлон произнес:
— Как тебе понравится остаться без яиц?
Тикорнелли побагровел и сморщился от боли.
— Отпусти, — сказал он по-итальянски.
— Волшебное слово? — произнес Скэнлон по-английски.
— Пожалуйста, — прохрипел Уолтер.
Скэнлон разжал кулак. На лбу Тикорнелли выступили капельки пота.
— Не люблю, когда со мной так разговаривают, Уолтер. Ты очень неучтив. Ты никогда не посмел бы разговаривать так ни с одним из твоих главарей, так что попридержи язык. — Он дружески похлопал Тикорнелли по щеке. — Ладно? Итак, ты знаешь много народу в Гринпойнт, и тебе есть что рассказать.
— Может, все-таки перейдем к делу?
— Сегодня я слышал твой голос на пленке, Уолтер, — сказал Скэнлон, поглаживая край простыни.
— Что за пленка?
— Все звонки по 911 записываются.
Тикорнелли просиял.
— Неужели? Это говорит только о том, какая я знаменитость.
Скэнлон утвердительно кивнул.
— Вот именно. Хотелось бы узнать от знаменитости, что же произошло в кондитерской.
Облизав покрытую испариной губу, Тикорнелли протянул руку к пачке сигарет «Кэмел», лежавшей на столе. Вытряхнув одну, закурил и выпустил дым через нос. Потом откинулся назад и расслабился.
Тикорнелли рассказал, что, стоя напротив лавки, он беседовал с отцом Рудницки о трудной жизни в Польше, когда услышал три выстрела, один за другим. Потом заскрипели шины. Он повернулся на звук и увидел синий фургон, стоявший против дверей лавки. Оставив священника, он начал осторожно переходить улицу и заметил, что за рулем сидел белый мужчина в темных очках и коричневой кепке, натянутой на уши. Уолтер видел, как водитель потянулся через сиденье к дверце с правой стороны, чтобы открыть ее. Кто-то нырнул в машину, и фургон умчался. Перебежав дорогу и влетев в лавку, Тикорнелли увидел тела и позвонил в полицию.
Он стряхнул в ладонь пепел с сигареты.
— Ну вот и все. Больше сказать нечего.
— Ты знал Галлахера?
— Мы были соседями.
— Ты видел, как он входил в лавку?
— Я уже сказал, что разговаривал со священником.
Встав с кровати, Скэнлон подошел к стулу, стоявшему возле окна. Одежда на нем была аккуратно разложена. Бросив ее на кровать, Скэнлон произнес:
— Одевайся, Уолтер. Сейчас поедем в участок и побеседуем еще немного.
На лице Тикорнелли было написано недоумение.
— Почему ты так поступаешь, Энтони? Ты не имеешь на это никакого права.
— Галлахера не узнала бы и родная мать. Ему снесло все лицо. Но ты узнал его сразу.
Подпольный собиратель ставок сидел на кровати, зажав одежду между ног и обдумывая положение.
Скэнлон знай себе давил на него.
— Конечно, ты умеешь делать деньги, и твои благопристойные дружки с Мэлберри-стрит смотрят сквозь пальцы на твои плотские причуды, пока ты не выставляешь их напоказ. Интересно, что они скажут, когда я притащу тебя в участок в наручниках? Представляешь заголовок в «Пост»: «Генуэзский солдат пойман в притоне для гомосексуалистов».