Подпесок

Зузак Маркус

Я открываю глаза, мы идем.

Руб бросает знак, выпрямляется, и мы шагаем в медленном зябком ужасе к машинам, которые, кажется, вгрызлись друг в друга в драке.

Люди внутри кажутся проглоченными.

Они трупы, они в крови, они переломанные.

Они мертвые.

– Они мертвые! – кричу я Рубу, но из меня не доносится ни звука. Звуков нет. Голоса нет.

И тут одно из мертвых тел оживает.

Оно выкатывает на меня глаза и кричит, и мои уши не выдерживают этот крик. Я валюсь наземь, стискиваю руками голову.

8

Когда наутро мы с отцом приехали к Конлонам, сердце у меня и правда колотилось настолько гулко, или через край, как я это назвал раньше, что как будто даже болело. Оно чем-то накачивало мне горло, и я от этого исходил слюной вопросов.

Что я скажу?

Как поведу себя при встрече?

Любезно?

Спокойно?

Безразлично?

Или робко и тактично – в том духе, который никогда мне не помогал?

Кто бы знал.

По дороге туда я думал, что подавлюсь, или задохнусь, или как-то. Такое вот чувство эта девушка посеяла во мне. Чем меньше оставалось до ее дома, тем больше разрасталось это чувство. Дело дошло до того, что я хотел, чтобы на следующем перекрестке мы встали на красный и мне хватило времени все обдумать. Смешно. У меня была неделя на раздумия, на подготовку, и вот пришла суббота, а я в полной растерянности.

Наверное, слишком много времени на раздумия. А может, стоило поменьше волноваться про Сару и Брюса и не тратить время на кражу и возвращение дорожных знаков с Рубом. Наверное, тогда у меня самого дела пошли бы лучше. Может, сейчас все было бы, как надо.

Если.

Бы.

Все напрасно.

Все насмарку.

«Когда мы приедем, – подумал я, – пожалуй, лучше сразу нырну в траншею и буду там себе копаться». Такие, как я, девчонок не привлекают. Какая уважающая себе девушка будет меня терпеть рядом? Всегда нечесаный. Руки-ноги в грязи. Кривая улыбочка. Неловкая походка нога за ногу. Не, совсем никуда не годится. Напрочь.

Я дошел до того, что сам себе внушал: если начистоту, ты вообще не достоин девушки. И я был прав. Не достоин. Я выказывал явные признаки сомнительной, в лучшем случае, нравственности. Легко шел на поводу у брата. Совершал нелепые поступки, жалкие, и только ради какой-то дурацкой гордости, до того смешной, что в голове не укладывалось. Я собой представлял какую-то кашу вместо личности, что хватается за всякую соломинку, лишь бы как-то выплыть…

И вдруг. Внезапно.

В один миг я понял, как странно, что я никогда не молился о самом себе. Разве я не был достоин спасения? Или за свою пакостность не заслуживал молитвы? Может. Наверное.

Но все же я уговорил Руба вернуть знак – пытался я рассуждать. Так что, пожалуй, в конце концов, я не такая уж дрянь. Стало чуть легче – немного позитивных мыслей, пока отцовский фургон дребезжал в направлении моей судьбы.

Мы подъехали к дому, и тут у меня даже замелькали какие-то искорки веры – может, я и не такой кошмарный и мерзкий дегенерат, каким себя только что признал. Я стал говорить себе, что, может, и вообще нормальный. Вспомнил, о чем мне думалось тогда в зубной клинике – что все пацаны-подростки довольно мерзки, вроде животных. Может быть, фокус в том, что нужно из этого как-то вырасти? Может, именно Ребекка Конлон и должна мне в этом помочь. Дать мне возможность доказать, что я могу быть любезным и приличным, а не только похотливым и гнусным. Хотя бы один шанс правильно повести себя с девушкой – вот о чем я мечтал и знал, что не упущу его.

Ни за что.

Не позволю себе.

– Не упущу, – шептал я себе, выбираясь из фургона. Я глубоко вдохнул, будто шел навстречу самому важному событию своей жизни. И тут понял. Это и было самое важное в моей жизни.

– Держи, – сказал отец, вручая мне лопату, и все утро я вкалывал, дожидаясь, когда же наконец появится Ребекка Конлон. Потом из разговора папаши с ее матерью я понял, что Ребекки нет. Она заночевала у подруги.

– Чудесно, – сказал я куда-то в пространство между корнем языка и глоткой.

И знаете, что было хуже всего?

Хуже всего было сознавать, что если бы это Ребекка Конлон приезжала в наш дом работать, уж я-то все сделал, только бы оказаться дома и встретиться с ней. Я бы никуда не ушел. Если б я знал, что она придет, то за два дня прибил бы себя гвоздями к полу, чтобы точно с ней не разминуться.

– Гвоздями, – вслух подтвердил я, не прекращая рыть.

Я вымотал себя работой до отупения. Тяжко было мне. Отец даже спросил, все ли у меня норм. Я сказал, все норм, но мы оба понимали, что мне капец.

Когда день закончился, а девушка так и не появилась, отец добавил мне десятку сверх обычного. Вручил мне ее со словами:

– Ты сегодня попотел, парень. – Пошел было прочь, но остановился, обернулся и добавил: – В смысле, Кэмерон.

– Спасибо, – ответил я, но, как ни старался, чтобы вышло по-человечески, улыбка отцу от меня досталась несчастная.

– Я был бы с ней молодцом, – дома сообщил я городу за окном моей комнаты, но толку-то. Городу все равно, а в соседней комнате ссорились Брюс с Сарой.

Руб вошел и завалился ничком на кровать. Закинув подушку на голову, он сказал:

– Пожалуй, мне больше нравилось, когда они лизались, как угорелые.

– Ага, и мне.

Я тоже рухнул на кровать, только на спину, а глаза закрыл ладонями. Нажимая на веки большими пальцами, я запускал в черноте разноцветные узоры.

– Что на ужин? – спросил я Руба, страшась ответа.

– Сосиски, кажется, и остатки грибов.

– А, шикарно, – я, страдая, перевернулся на бок. – Вот, блин, шикарно.