Шрифт:
1
Поезд из города в Москву уходил по расписанию в двадцать один тридцать, но Жакомбай и старшина-шофер Глущенко собрались оформлять литер Левину с утра. Жакомбай считался в госпитале по таким делам первым человеком, а у Глущенко на станции были знакомые: весовщица в багажной конторке и Тася, уборщица вокзала. На всякий случай Жакомбай взял с собой и подарки: филичевый табак и дюжину коробков спичек. Анжелика строго-настрого приказала оформить литер Александру Марковичу только в мягкий вагон.
– Человек едет
– Ясно! – согласился Жакомбай.
Глущенко нетерпеливо поерзал за рулем, крепче завязал тесемки шапки, спросил:
– Разрешите быть свободным?
– Давайте! – велела Анжелика и, проводив взглядом госпитальную машину, пошла в ординаторскую.
Сам Александр Маркович в это время получал положенное по вещевому аттестату новое обмундирование. Портной, краснофлотец Цуриков, человек хвастливый и любящий поболтать, стоя за спиной Левина в сумерках вещевого склада, говорил:
– Вы на меня надейтесь, товарищ военврач второго ранга. Хотя времени и в обрез, каждая минута поджимает, но порядочек будет. Крой – у меня верно слабоват, товарищу Зубову я кителек подпортил, но быстрота– это у меня есть. Я – узкий специалист, брючник, от этого случаются неполадки. Только уж вы надейтесь – подгоню за милую душу. Под шинельку плечики подкинем, кителек тоже по фигуре подтянем, чтобы талия облитая была. По столице нашей родины пройдетесь, Цурикова добрым словом попомните…
Продовольственный аттестат, командировочное предписание и деньги Левину принесли в кабинет. Погодя запищал зуммер телефона, и Александр Маркович услышал голос командующего:
– Значит, собираетесь, товарищ военврач?
– Да вроде бы на товсь! – ответил Левин.
– Что ж, добро, добро. Ну, привет Москве, давно я там не был. И попрошу вас – насчет своего здоровья подзаймитесь. Заместитель ваш еще не прибыл?
– Нет, жду, товарищ командующий.
– Он – московским едет?
– Московским…
– Так, так, – задумчиво произнес командующий. – Ну, счастливого пути…
В голосе генерала Левину почудились какие-то странные нотки, но он тотчас же забыл об этом, потому что пришла Лора и принесла загадочный талончик в военфлотторг. По ее словам, этот талончик прислал начштаба Зубов с посыльным краснофлотцем.
– Такие талончики героям дают! – блестя глазами и радуясь, говорила Лора. – Честное слово, товарищ военврач второго ранга, я – вот точно знаю. Тут консервы хорошие, печенье, папиросы «Фестиваль» пять пачек, мыло туалетное и по шестому номеру чего-то, я забыла чего. Давайте деньги, сбегаю принесу…
Она убежала. Он сидел за своим маленьким письменным столом и ждал. Наступило время обеда – он слышал, как няньки разносили первое, потом кашу с мясом, потом компот. Не выходя из своего кабинета, он всегда знал, что делается в госпитале; знал ровный, спокойный ритм обычной жизни и тотчас же угадывал любое происшествие.
Стало темнеть – заполярный, короткий день кончался. С треском ударили зенитки: в свое обычное время прилетел фашист – поглядеть, что делается в гарнизоне. Левин взглянул на часы – точно, этот господинчик всегда прилетал аккуратно. Потом постучал Цуриков – примерять шинель. Лицо у него было озабоченное.
– Не слыхали, товарищ военврач? – спросил краснофлотец.
– Чего именно?
– Разбомбили московский-то…
– Поезд, что ли?
– Сильно разбомбили. Четыре вагона в щепки. Лоухи, такое место. Всегда они там накидываются… Попрошу руку поднять, товарищ военврач, проймочку вам подправлю…
Он что-то чертил мелом на шинели и болтал, а Левин думал: неужели Белых попал в бомбежку? Такой славный малый и хирург толковый! На него спокойно можно было оставить госпиталь…
Анжелика принесла хлеб на дорогу, консервы, масло. Вернулась Лора из военторга. Левин, закурив папиросу «Фестиваль», сказал, ни к кому не обращаясь:
– Странное у меня чувство – словно я никуда не поеду. Что там с поездом, не слышали?
Лора и Анжелика переглянулись.
– Да ну, я же вижу, что вы перемигиваетесь, – немножко рассердился Александр Маркович. – Разбомбили поезд? Воскресенская, я у вас спрашиваю.
Лора кивнула.
В это мгновение позвонил Шеремет. Александр Маркович недовольно покривился и встряхнул телефонную трубку, точно это могло чему-нибудь помочь.
– Левин? – орал Шеремет. – Салют, Левин! Неприятности слышал? Белых не приедет. Попал в это самое дело, догадываешься? Сильно попал.
– Жив? – спросил Александр Маркович. Шеремет что-то кричал насчет госпиталя и насчет того, чтобы Левин сдавал дела Баркану и отправлялся в Москву.
Александр Маркович не слушал: он видел перед собою Белых, словно расстался с ним вчера. Широкие плечи, большая теплая рука, умный взгляд спокойных серых глаз.
– Приказ пришлю с посыльным! – кричал Шеремет. – А ты там быстренько проверни эти формальности.
– Баркану я госпиталь сдать не могу! – сухо произнес Левин.
Шеремет разорался надолго. Александр Маркович держал трубку далеко от уха. Он все еще думал о Белых. Что с ним? Может быть, все-таки жив? Черт возьми, это же талантливый человек, настоящий человек. От него многого ждали…
– Ты меня слышишь, товарищ Левин? – кричал Шеремет. – Ты слышишь?
– Ну, слышу! – угрюмо отозвался Александр Маркович.
– Я твои взаимоотношения с Барканом расцениваю как нездоровые! – кричал Шеремет. – У тебя характер тяжелый, ты сам это знаешь. А мне командующий голову срубит, если ты не уедешь. Короче – я с себя снимаю ответственность. Вы слушаете меня, военврач Левин?
Александр Маркович положил трубку, взял еще папироску, сказал Анжелике:
– Ставьте меня обратно на довольствие. Пока я никуда не поеду.