Подпольная империя
Шрифт:
— Ставку сравняли, — говорит дилер. — Прошу открыться.
На лице Печёнкина появляется гаденькая усмешка. Он двигает вперёд свои карты, но не торопится их открыть.
— Прошу открыться, — повторяет дилер.
Я беру свои карты и начинаю переворачивать, но в этот момент в зал вбегает Лида. Я пытаюсь понять, что за весть она несёт по глазам, но она смотрит вниз.
Она подбегает ко мне и наклоняется, и генерал, глядя на неё, облизывает жирные губы
— Ну что, позвонила медсестра? — спрашиваю я.
— Да, — отвечает она и
3. Только дело и ничего, кроме дела
Я киваю, ожидая продолжения и, дразня Печёнкина, поворачиваюсь к Лиде, отчего наши губы практически соприкасаются. От неожиданности она замолкает и какое-то время просто хлопает глазами.
— Так что? — спрашиваю я.
— Всё то же самое. Операция прошла успешно, но Айгуль в реанимации. Состояние по-прежнему тяжёлое. Подключили к аппарату искусственного дыхания.
И в чём успех этой операции, если к лучшему ничего не изменилось, а, кажется, даже наоборот?
— Ну что, голубки, — недовольно бросает генерал. — Вы нам тут язык любви будете демонстрировать или мы вернёмся к делу?
Я с невозмутимым видом поворачиваюсь и, не говоря ни слова, переворачиваю свои карты. Это червовые король и туз.
— Фулл хауз, — объявляет дилер. — Короли и тузы.
С картами дилера у меня получается три короля и два туза. Такую комбинацию переплюнуть крайне трудно, но я пока остаюсь непроницаемым, не выказывая никаких чувств.
— Пожалуйста, — говорит дилер, глядя на прикусившего губу Печёнкина.
Он с явным усилием прогоняет со своего лица грусть и, едва заметно пожимает плечами, мол, что ж поделать, раз так вышло. Переворачивает две свои сложенные карты, но видно пока только верхнюю. И это трефовый валет. Он снова чуть пожимает плечами и чуть мотнув головой и прищурив один глаз, аккуратно, указательным пальцем сдвигает карту. И из-под неё появляется валет пик.
Печёнкин со скорбным лицом нависает над своими картами, словно прощается с надеждами. Посидев так несколько секунд, он поднимает голову и смотрит на меня. И я замечаю разительную перемену, происходящую с ним прямо на моих глазах.
Встретившись со мной взглядом, он виновато растягивает свои жирные губы и вдруг начинает хрипло смеяться. Да не смеяться, а просто ржать.
— Оп-ля, — выкрикивает он сквозь смех и колышется всем телом.
— Каре на валетах, — объявляет дилер. — Старшая рука. Вы выиграли.
— А ты, — утирая слёзы и прекращая, наконец, стонать, говорит Печёнкин, — подумал, что я блефую, сынуля? Наверное, смотрел, как у меня губа дёргается, да? Так она как хочет, так и дёргается, совершенно неуправляемая, как трудный подросток. Уф-ф-ф… Давно так не смеялся. Второй раз за сегодня. Вот такие пироги с козлятами. Ну, что? Первого мая тысяча девятьсот восемьдесят первого встретимся, правильно я понимаю? Вы вот с девушкой вдвоём и я со своими псами. Ну… либо ты сделаешь, что обещал.
Он встаёт из-за стола и выходит из зала, а его спутники собирают деньги. Игра окончена. Фанфары, оды, панегирики. Ну, а кому-то наоборот — пепел и проклятья.
Будто кувалдой по голове! В ушах звон, под ложечкой лёд. Неприятное чувство. А последствия пока трудно предсказуемы.
Платоныч качает головой и хлопает меня по плечу.
— Ничего, — тихонько говорит он, — ничего. Отыграемся. Деньги я тебе дам, не переживай. Никаких проблем. Всё буде хорошо.
Я благодарно сжимаю его запястье. Ну что же, по крайней мере, выиграл себе год свободы. А это уже неплохо. Можно и домой возвращаться.
Я подхожу к Цвету.
— Красиво, — улыбается он. — Ничего не скажешь. Ну, и когда ты планируешь компенсировать проигрыш?
— Сразу, как вернёмся домой. Может, даже всё отобьётся за первые несколько дней. Люди вон активно играют.
— Ты, наверное, думаешь, что мы в Лас-Вегасе, городе в пустыне, да? Но нет, это всего лишь Новосиб, и сюда не везут бабки озабоченные игроки со всех концов мира. Просекаешь? Это значит, не так всё будет быстро.
— Ну, как будет, так и будет, — развожу я руками. — Какая разница? Я же сказал, что всё отдам. Сразу, как домой приеду.
— А ты когда ехать-то собрался?
— Да вот хоть бы и прямо сейчас. Дело сделано, всё пучком.
— Торчком-на, — смеётся он и легонько бьёт меня в плечо. — Да дело сделано.
— Ты рад? — спрашиваю я. — По-моему, всё достойно вышло. И даже игра вот эта приватная, она пойдёт в копилку легенд и вожделений. Как часть шоу.
— Какого ещё шоу? — смеётся он.
— Нашего шоу. Бизнес, рассчитанный на людей, а не на госзаказы, к примеру, должен иметь черты шоу. Развлекать и стричь купоны. Понимаешь?
— Это ты типа сейчас сказал, что я клоун?
Я смеюсь:
— Что-ты, такое мне бы и в голову не пришло. Злой клоун убьёт каждого, кто хотя бы улыбнётся.
— Чё? — делает он свирепое лицо и, не сдержавшись, начинает хохотать.
Надо же, все мы люди, все мы человеки. Смеётся. И я смеюсь вместе с ним, до слёз, до колик в животе. Должно быть, это напряжение последних дней вырывается наружу, стравливается, защищая мою дурную головушку от ментальной Хиросимы и Нагасаки.
В зал снова заходит Лида. Но теперь она выглядит по-другому… Что-то изменилось в её облике за последние пятнадцать минут. Осанка теперь не такая прямая, и красота будто утратила силу молодости, а взгляд…
Мы встречаемся с ней глазами, и мне сразу всё становится ясно. И смех застревает в горле, превращаясь в клёкот, в лай шакала. А слёзы, выступившие из глаз, теперь получают приоритет и законное право литься по щекам. Да вот только они мгновенно высыхают… Айгуль…
Цвет тоже всё понимает, и я вижу, как он меняется в лице, и как сжимает кулаки. Воцаряется тишина.
— Считай ведь с самого детства… — шепчет он и выдаёт совершенно неуместную на мой взгляд, но очень эмоциональную словесную конструкцию.