Подростки
Шрифт:
— Угу, будет хорошо, тем более, что кое-кто обещал быть осторожным.
— Ты из-за этого? Ну, прости, я не мог сдержаться.
— Но ты ведь обещал!
— Наташа, ты не бойся. Первый раз не опасно. Забеременеть просто невозможно.
— Много ты знаешь.
— Ну, кое-что знаю.
Я стал целовать ее колени, они были влажными. «Она предприняла водные процедуры», — подумал я. Наверное, она и впрямь жутко боится. А разве я не боюсь? Я посмотрел на ее плоский живот, на темный треугольник лона и подумал, что где-то там, в тайной
Мне показалось, что волосы на моей голове зашевелились. От ужаса.
Нет, не может быть. Это невозможно. Ее папенька затолкает меня в колонию.
Нужно что-то сказать ей, чтобы она не проговорилась, как Лидка.
— Ты это… Используй ванну, если надо, — тихо сказал я. В горле было сухо.
— Уже использовала. Даже марганцовку нашла, — она горько вздохнула.
— Наташ, ты только не говори никому, пусть это будет наша тайна.
— Хороша тайна! Но ты не переживай так, я не Лидка, не буду хвастаться.
— Причем здесь «хвастаться». Просто это дело двоих…
— Двоих. Если не вмешается третий.
— Наташа, я читал, когда девушка в первый раз, то опасности нет.
— Где ты такое читал?
Я помолчал, потому что, действительно, врал. Нигде не читал.
— Ну, ты же видишь, кровь и все такое. Поэтому, — промямлил я наконец.
— Помолчи! Молись, чтобы пронесло, — она глубоко вздохнула.
Я все еще обнимал ее колени, я стал целовать их, скользнул ладонью вверх по бедру. Почему я не ласкал ее до того как? Я был зол на себя. Ишак!
— Больно было? — спросил я, положив подбородок на ее ногу. Чуть выше колена.
Я смотрел на нее снизу, как верный пес.
Она неопределенно пожала плечом.
— И что, ни капельки не было приятно? — продолжал канючить я.
— Было очень приятно! — сказала она громко и торжественно. Как на собрании.
Я тихо рассмеялся.
— Чего ржешь? Герой-любовник, — она толкнула меня в голову. Ладонью.
— Раз ты шутишь, значит, все не так уж и плохо, — сказал я.
— Да, просто чудесно. Ну, ладно, я не стираться, чай, сюда пришла. Принеси-ка ты мне все мое, то что осталось на стульчике. А сам подожди в номерах.
Я опять засмеялся. У нее хорошее чувство юмора.
Затем я встал и пошел в комнату за ее одеждой. Отдал ей, она закрылась в ванной, потом я долго ждал, стоя у стены в прихожей. Наконец она вышла, и я чуть не ахнул. Это была та же девочка-припевочка, девочка-конфетка, что и прежде.
Внешне ничего не выдавало того, что с ней случилось час назад.
Только если присмотреться, можно было определить, что она недавно плакала.
— Ну, что, я пойду, — сказала она, глядя мне прямо в глаза.
— Давай посидим, кофейку выпьем, — тихо ответил я.
— Да нет, я пойду. В другой раз.
И она ушла. Я проводил ее. До калитки.
Потом я долго сидел на кровати, где, казалось, еще хранилось тепло ее тела. Я не мог понять, почему все так произошло. Я во всем винил себя. Поминутно восстанавливая события, я не находил и тени любви в своих действиях. Увы, была неумелая, грубая страсть и сплошная физиология.
На следующий день произошло еще одно знаменательное событие.
Я купил-таки этих чертовых презервативов.
Пять пачек. По четыре копейки каждая.
«Армавирский завод резинотехнических изделий. Два шт.»
Так было написано на каждом пакетике. Где вы раньше были — «два шт.»?
Мне казалось, что теперь у меня будет одна проблема — где их прятать.
Но оказалось, есть и другая — с кем их использовать.
Тетрадь Димы
Ура! Начался новый учебный год. Классуха посадила меня за последнюю парту, а вместе со мной новенькую. Ее зовут Света. Ничего девочка. Ножки — класс. И вообще… Нормально. Я давно мечтал сидеть на задней парте, и вот мечта стала явью.
За лето все так вымахали. Мишка вообще как взрослый мужик. Я против него мелкота. Ленка здорово повзрослела, а Игорь, а Наташа? Интересно, пишут ли они в свои тетради, или я один такой дурной остался?
Уволился наш Юрий Иванович. Жалко. Дали нового физика. Молодой и не знает ни хрена. Индюк какой-то. Придумал читать учебник. Во смех был. Зато немка новая, такая киска! Ходит по классу, словно демонстрирует себя. Мы балдеем.
Нагнулась как-то надо мной, смотрит в мою тетрадь, а я не могу отвести глаз от выреза ее блузки. Пялюсь и пялюсь. Чуть не окосел вовсе. Пахнет от нее так классно. Вижу край ее кружевного бюстгальтера, нежное начало груди, щека ее прямо у моего носа, я чуть не очумел от такой лафы.
С соседкой по парте тоже получилось интересно. Вызвали ее к доске. Прочирикала она там чего-то, возвращается назад, садится за парту и, бог мой, край ее платья зацепился за спинку парты и задрался слегка. А она не заметила. Хорошо, что наша парта последняя, никто не видит. Зато я, скосив под немыслимым углом глаза, вижу атласную кожу ее бедра и край ее белых трусиков.
Надо как-то сказать ей, но как? И вдруг я придумал. Я схватил листик и написал на нем: «У тебя платье зацепилось» и передвинул к ней. Она взглянула на мою записку и, слегка привстав, аккуратно поправила платье. Затем взяла ручку, что-то написала на моей бумажке и вернула ее мне.
«Ой, спасибо», — прочел я.
И еще. Она благодарно улыбнулась мне.
Что-то теплое разлилось в моей груди. Как все, оказывается, просто. Да она ведь мне нравится, вдруг осенило меня! Буду писать ей записки, ведь это так здорово. Учителя не будут делать замечания, что мы болтаем на уроке, никто из одноклассников не услышит, о чем мы шепчемся. Мы будем шептаться на бумаге.
Как я раньше не придумал этого!
Что бы ей еще написать? Я задумался. Странно, но в голове гулял ветер.