Подросток Ашим
Шрифт:
Мама налила Кирке борща, и Кирка схватилась за ложку. Понятно, она же из школы идёт — проголодалась. И когда мама спросила:
— Добавки? — она кивнула с набитым ртом. Но потом поглядела на Владьку — и ей тоже захотелось всем показывать хорошие манеры. Она выпрямилась на табуретке и объявила:
— Я вот пришла Мишу навестить. Мы вместе учимся.
— А то я не знаю, — ответила мама.
Мишка видел: она хотела говорить с Киркой так, как люди обычно говорят друг с другом. Но Кирке, наоборот, хотелось быть необычной. Может, она думала, что так и надо,
— Вы очень вкусно готовите, — сообщила она Мишкиной маме. — И, вообще, давно хотелось с вами познакомиться…
Мама приподняла одну бровь и пристально посмотрела на неё. Мишка-то знал эту Киркину манеру говорить без остановки, а мама нет. Кирка за полминуты рассказала им что-то про лицей, никто и не понял, что там случилось нового. И переспросить ничего тоже никто не успел — Кирка уже сменила тему, стала рассказывать про своих родителей.
— У папы строительный бизнес, — трещала теперь она. — А мама не работает, учится на визажиста.
Она отвечала на вопросы раньше, чем мама успевала задать их, и мама, наконец, тоже почувствовала себя напряжённо. Она даже охрипла, и каждый раз перед тем, как сказать: «Вот как», «Понятно», ей надо было кашлянуть. И она два раза зевнула, забыв прикрыть рот. Сашка ей накануне ночью не дала выспаться.
Мишка боялся, что Владька сделает маме замечание при Кирке. Но, к счастью, брат молчал — он следил, как бы не перепутать руки. Мама краем глаза наблюдала за ним, а после вскочила и вскрикнула:
— У нас есть ещё компот!
И получилось почти жалобно. Компот был — просто разведённое вишнёвое варенье. Мама искала, в какую чашку его налить. В кухне были её чашка, Мишкина, Танькина, Владькина, две маленькие Сашкины чашки, одна чашка с трещиной и одна — с отбитой ручкой. Мама подумала и достала с полки высокий праздничный фужер. И тогда Сашка запищала:
— И мне компота из такой чашечки! — и замахала беспорядочно руками.
Сашку одну не затронула общая скованность. Она ловко уворачивалась от мамы, которая пыталась вытереть ей шоколадные слюни салфеткой. Мама заходила и с одной стороны, и с другой, а Сашка мотала головой и хитро отвечала:
— Не-а! Не-а!
Кирка с любопытством наблюдала за ней, слегка наклонив голову набок, и Сашке нравилось её внимание. И когда мама, наконец, поймала её и начала было вытирать ей лицо, Сашка рванулась от неё к другому краю стола, к Кирке, заверещала: «Я в домике!» — и стала карабкаться Кирке на колени, как будто это не Кира была, а Танька, сестра.
Кирка растерянная, подхватила её, и Сашка прижалась к её щеке своей не до конца оттёртой щекой и замерла на секунду, так что их щёки слиплись. Она даже дыхание задержала, и Кирке тоже захотелось застыть, набрать воздуха и подольше не выдыхать, как будто они обе тогда станут невидимками. Кирка чувствовала, что они с Мишкиной сестрёнкой заодно.
«Как странно, когда прямо дома ты можешь с кем-то играть, — думала Кирка. — А ведь Мишка всегда так живёт!» — и её разбирал интерес, что может произойти в Мишкином доме дальше. Как это, когда такая большая семья собирается за столом? И мама здесь, видно, никого не одёргивает. Кирка заметила, что она хитро глянула на неё, на Сашку — и выскользнула из кухни.
Сашка быстро устала сидеть, не двигаясь, и уже возилась, осваивалась у неё на коленках, и Кирка с трудом удерживала её. А та сначала зарывалась головой куда-то ей под мышку, а после обняла за шею и пыталась подняться во весь рост. Табуретка под ними покачнулась, и Кирка испугалась, что они обе полетят назад. Вслепую она схватилась за край стола, и Сашка тоже потянулась вслед за ней к столу. Там сразу упал на бок фужер с компотом — и розовый компот закапал на пол, и на колени Кирке, и Сашке на ноги.
Сашка вскрикнула и потянулась к фужеру не замечая Киркиной тарелки с борщом. С добавкой. Кирка про свой борщ уже забыла. И теперь она ахнула, столкнула Сашку со своих коленок и резко опустила на пол. Тут же об пол ударилась суповая тарелка. Кира глядела вниз, на пол и на юбку — мокрую, в кусочках капусты, свёклы, и морковки, и ещё чего-то— не понять. Вся гуща была одного тёмно-свекольного цвета. Она лежала на юбке среди складок, а юшка от борща — Кирка это хорошо чувствовала — просачивалась сквозь ткань и впитывалась в шерстяные колготки, и в трусики, и протекла уже внизу на табуретку.
Мама появилась в дверях, тоже ахнула и потащила ошеломлённую Кирку в ванную. Сашка бежала следом, крича:
— И мне купаться, и мне надо купаться! Я тоже облилась!
Её не пустили. В ванной мама, видать, помогала Кирке раздеться. Она выглянула из-за двери и протянула Мишке мобильник:
— Был в кармане. Сейчас бы постирали вместе с жилеткой… Положи повыше, чтоб Сашка не взяла…
Тут же за дверью полилась вода. Мама опять скрылась в ванной, и сквозь плеск воды раздался её голос:
— Зачем же ты всё подряд мочишь! Мы бы с тобой вместе, осторожненько, мы бы с тобой только грязные места, а ты сама не знаешь, что делаешь…
Мама показалась из ванны с тазиком в руках. В тазике горбом поднимались из воды перепутанные Киркины вещи.
— Всё не надо было мочить, — повторяла мама. — Ну ладно, ничего, всё постираем и сразу высушим… Ты пока мойся сама, я это разложу… — и опустила тазик у дверей ванной, в коридоре. Протянула руки в ванную за вторым тазиком.
Но Кирка, в одном чёрном лифчике, выглянула за ней, нагнулась, подхватила тазик с вещами и утащила его назад в ванную. Сердито буркнула:
— Я всё сама.
И заперлась.
Мишке показалось, что лицо у неё заплаканное. Но с какой стати плакать? Подумаешь, облилась!
Мама умывала Сашку над раковиной в кухне, говорила:
— Таблетки ещё надо пить, лекарство тебя ждёт…
И Мишке объясняла:
— Я думала, с гостьей она не станет плакать, думала, сейчас принесу таблетки, вместе ей скормим всё, что нужно…
Сашка протестующе мотала головой. Оказывается, у мамы был вот какой хитрый план!
И тут зазвонил-запел Киркин мобильник. Тонкий механический голосок выводил: