Подросток Ашим
Шрифт:
— Здесь учатся, чтобы поступить в крутой вуз, — как глупому, объяснил новенькому Лёша Ковригин.
— Я это знаю, — растерялся новенький.
И тут Кирка говорит ему:
— Слушай, я всё хочу понять, как тебя сюда приняли?
Он переспрашивает:
— А как — меня приняли? Я что, плохо учусь?
Ленка Суркова встревает:
— Приём-то давно окончен!
— Мы все на подготовительных курсах учились, а в мае сдавали экзамены, — говорит Кирка. — И вдруг в октябре ты приходишь…
— А я
— А как узнал? — недобро спрашивает Кирка.
Мишка рассказывает:
— Мне наш математик новый сказал: «Тебе бы в лицей». Ну, я и попросил маму сюда сходить. Она пришла и договорилась. Только директор сказала, что мне отдельно устроят экзамены…
Про экзамены уже не слушает никто. Все говорят о чём-то другом. И Лёхич тоже настороже, чтоб, когда можно будет, словечко вставить. Он дома нарочно закачал несколько игр, чтоб было, о чём разговаривать в классе. Мама пришла с рынка и застала его на войне. Крику было…
— Я не дурочка, я понимаю разницу, когда учатся, а когда только время… просиживают!
Она на самом деле не так сказала, не «просиживают». Но зато Лёхичу есть теперь о чём с ребятами поговорить. Правда, они ещё про боулинг говорят и про пейнтбол. Оказывается, несколько человек ездили играть в выходные за город с папой Киры Сергеевой. Когда они обсуждают теперь, кто как выглядел после пейнтбола, Лёхич, понятно, себя чужим чувствует. И сразу ему вспоминается некстати, что мама велела после уроков взять справку из жилтоварищества.
— Я добьюсь для тебя бесплатного питания, — говорила она. — Кому же ещё питаться бесплатно, как не тебе?
Вчера Лёхич не успел взять справку. Какие-то люди лезли без очереди и передавали друг другу над головой у Лёхича свои бланки. Очередь в вестибюле стояла в несколько рядов, и эти ряды тесно касались друг друга. Лёхич сделал только маленький шаг — и оказался в другом витке очереди, человек на восемь вперёд или больше. Лёхич маленький, но его заметили, взяли за плечо, закричали, что как это он тихой сапой. Особенно одна женщина так кричала, точно увидала змею. А ещё одна частила высоким голосом:
— Он передо мной, передо мной стоял! Думает, здесь дураки, не заметят!
Так он и не успел взять справку. Мама опять, конечно, попрекала его, что сам он не зарабатывает, а знал бы цену деньгам — без мамы думал бы, как собрать документы.
И он думал, что сразу после школы надо будет за справкой бежать, в очередь становиться. А больше про такое вокруг него никто не думал.
На следующей перемене Кирка напоминала:
— Так что, объявим новенькому бойкот?
— А что он такого сделал? — спрашивал Игорь Шапкин.
Кирка пожимала плечами:
— Да выскочек я не люблю…
— Он
И Кира неохотно кивала:
— Да, если логически рассуждать — он со связями… Надо выяснить…
Борька Иванов слышал её от своего стола и встревал:
— А у меня дедушка его маму знает! Он говорит — там мама такая, что горы сдвинет…
И тут Мишка входит. Он ещё плохо ориентировался на этажах, а никто не подходил к нему, чтобы идти на следующий урок вместе. И теперь он радовался, что нашёл нужный класс. Глядел на всех, улыбался…
Он точно не чувствовал, что его здесь обсуждают. И его маму тоже. Входя утром в класс, он бросал никому в отдельности, в воздух:
— Привет!
Как будто никто ему здесь был особо не нужен. Он выглядел углублённым в свою любимую математику, точней, утонувшим в ней так, что самого и не видать. Есть только задачки, о которых он говорит у доски. Или с математичкой на перемене. Лёхич глядел, как новенький машинально одёргивает на себе пиджак и улыбается.
— Прям Гагарин, — сказала однажды Кирка.
— А почему Гагарин? В космос возьмут, раз хорошо учится? — хмыкнула Ленка Суркова.
Кира ответила:
— Не, улыбается так.
Ленка сказала задумчиво:
— Он же, когда говорит про задачи — улыбается. А не когда про людей…
Кирка вдруг насторожилась:
— А ты что, слыхала, чтоб новенький про людей что-то говорил? Ну-ка, рассказывай!
Лёхич смотрит, а Элька Локтева уже — прыг от своего стола к девчонкам. И теребит Ленку:
— Да, да, он что-нибудь про нас говорил?
А сначала и виду не показывала, что ей интересно!
Ленка отодвигается от неё:
— Не, я ничего не слышала…
Прошло больше недели, а Мишку так и звали за глаза — «Новенький». Это потому, что Кирка его так звала. Кто может не слушаться Кирку, думает Лёхич. Ну, разве что, Иванов и Катушкин. Они сами по себе. Оба высоченные, подвижные, похожие друг на друга, хотя Иванов блондин, а Катушкин темноволосый. Они подходят к общему кругу, когда сами хотят. Послушают немного, и кто-то из них скажет:
— А-а…
Ты глянешь — а оба они уже в конце коридора.
Котовым тоже никто не нужен, брату с сестрой. Они тоже похожие между собой, белоголовые, остролицые. Катя Котова на полголовы выше брата — она с Лёхича ростом. А Костя Котов на вид и вовсе как третьеклассник, только лицо всегда серьёзное, напряжённое — у маленьких так не бывает.
Первого сентября Катушкин увидел Котовых и даже охнул от изумления. Громко, нарочито охнул, приглашая всех поглядеть на такое чудо природы. А Иванов спросил на всю линейку: