Подстава. Книга вторая
Шрифт:
Подумал и добавил:
– Тринадцатый отдел поднял статистику смертей высокопоставленных чиновников Галактического союза за последние пятнадцать лет. Результат положительный.
И только взгляд невыразительных глаз, который выражал больше, чем тысяча слов.
Значит, подозрительные смерти были. И не раз. И даже не два раза. Не менее двухсот, если учесть, что статистика велась по всей коалиции. То есть примерно двести, это если брать по минималке.
А теперь самый страшный вопрос – скольких из политиков,
– Дай снотворное, – попросила я.
– Сильное? – спросил Кэл.
– По-максимуму, – мой голос дрожал.
Спала без сновидений.
Работа в полиции
Вообще никогда раньше не сталкивалась с гражданскими. Ну не считая детских лет. Из главных отличительных особенностей не военного населения – была осанка. В смысле ее отсутствие. И чем сложнее становилась ситуация, в которой оказывались гражданские, тем сильнее они ссутуливались, словно пытались стать меньше, незаметнее. Выходило так, что мы сутулость могли только имитировать, а гражданские так жили.
– Наша дочь, наша девочка, – женщина средних лет, судорожно сжимала платок и вытирала беспрестанно льющиеся слезы.
Все в ее поведении, жестах, движениях выдавало – горе. Чудовищное, невыносимое, терзающее ее горе. Тем ярче улавливались странности в поведении ее мужа. Может быть, приди он сам, я бы не заметила, но на контрасте с женой… У меня сработала интуиция. Прокаченная боевыми операциями, никогда не подводившая, и крайне редко игнорируемая мной интуиция. Короче чувак был виновен, и я это чувствовала.
– Капитан, – мой напарник, лейтенант Гайсток, от чего-то занервничал, – мы должны зарегистрировать заявление о пропаже ребенка.
Ну да, я стажер по факту, типа стажируюсь в полиции, хороший такой карьерный прогиб. Или провал. Второе вернее.
– Ну и чего сидим, кого ждем, – ответила напарнику, пристально глядя на отца исчезнувшей девушки, – регистрируйте, если вам так хочется.
Гайсток явно оскорбился, и начал выговаривать что-то вроде «Это не желание, это процедура предписанная законом, я…». Я его не слушала. Я смотрела на папашу. Исключительно на него.
– Простите, – высказался этот мужик, явно интуитивно ощутив, что запахло жаренным, – что вы себе позволяете?
Чувак, слишком резкий переход от попытки выглядеть несчастным и раздавленным горем, к резко агрессивному наезду. Тем более, что я пока еще ничего себе не позволила. Но, похоже, самое время было переходить к действиям.
– Мистер, – я глянула на дело и уточнила его фамилию, – Ханитсан.
И вот после этого, почти официального начала, я улыбнулась, полностью входя в образ Мегеры.
И подавшись к супругам, проникновенно прошептала, глядя в ублюдочные глаза этого Ханитсана:
– У нас есть два варианта, мой птенчик. Первый – ты говоришь правду здесь и сейчас, и тогда останешься жив. Но есть и второй – ты начинаешь возмущаться, орать про свои права, аппелировать к законодательству и утверждать, что ты ни в чем не виноват. Признаюсь честно, я предпочту второй вариант. Сказать почему?
Мистер Ханитсан судорожно сглотнул, и прохрипел:
– Почему?
Я подалась еще ближе, и прошептала, выдохнув ему в лицо:
– Потому что в этом случае, соловейка, мне не придется передавать твое дело куда более милосердным коллегам. И я сама, лично, препарирую твою жизнь, все твои банковские счета, все контакты, твое сознание, а после… ты сдохнешь, мучительно и жестоко, но не сразу, птенчик, далеко-о-о не сразу. Я тебя по частям буду резать, и ты испытаешь сомнительное удовольствие пронаблюдать за тем, как гниют и разлагаются части твоего тела…
Ханитсан побелел.
– Что вы… – начала было его жена.
Все в отделе, а это был оупенофис, то есть даже без перегородок, выпали в осадок. Но самое главное заключалось в том, что Ханитсан понял – это не шутка, и даже не угроза, это реальность, с которой ему придется столкнуться, если он рыпнется.
– Давай, птичка, пой, – завершила я давление на вовсе не свидетеля.
И мистер Ханитсан запел, как соловей в летней ночи. Только херовый это был соловей, да и пел отвратно, начав с банального: «Вы не понимаете, у меня не было выбора». Я все понимала, я даже сочувственно покивала для вида, но реально понять… понять такое невозможно.
Через десять минут сбивчивой исповеди, никто больше не выпадал в осадок – забегали все. Мгновенно был привлечен Тринадцатый отдел, следом министерство по правам человека, затем спецвойска.
Мы успели.
Девятнадцать девчонок проданных, как в случае дочери Ханитсанов, или похищенных с территорий ночных клубов, находились в анабиозе на грузовом корабле и тот даже уже стартовать успел. Ублюдок Ханитсан знал, когда прийти в полицию, думал видимо, что уж теперь-то точно не найдут. Нашли. Перехватили в космосе. Вскрыли, обнаружили «груз».
Таким образом, за ночь в отделе закрыли сразу восемнадцать дел, и одно которое мы принять не успели, пришлось оформлять постфактум. Шеф полиции готов был обнять меня от счастья, но не рискнул – настроение у меня было поганое до крайности, потому как я, к сожалению, человек чести и отдала Ханитсана своим куда более милосердным коллегам. Он это понял и уходил хоть и в наручниках, но практически счастливым…
– Не переживай, у меня в этой тюрьме связи. Прослежу за тем, чтобы урод получил по-максимуму, – произнес зам шефа полиции, судя по выправке сто пудово бывший десантник.