Подставная дочь
Шрифт:
– Что будем делать? – спросил я.
– Пока ждать, – не очень уверенно проговорил Володька. – Люди должны же ходить на работу.
– А потом? – задал я глупый вопрос.
– А потом перестанем ждать и начнем обходить квартиры, – нехотя ответил майор юстиции Коробов.
В течение часа из трех подъездов дома вышли всего два человека: пацаненок, которого, видно, послали в магазин за хлебом и молоком, и бабуся лет восьмидесяти, направлявшая, охая и кряхтя, свои стопы в поликлинику. Ни пацаненок, ни бабуся Лиду-Карину
– Курва! – А потом добавила в сердцах, уже отходя: – Где они только подобрали такую?
– Какой славный город Клин, – заметил Володька, проводив бабусю взглядом. – Живут в нем лишь старые да малые, и никому на работу не надо…
Затем с четверть часа из подъездов никто не выходил. Мы лишь без толку околачивались возле дома, совершали, так сказать, оперативное наблюдение. Потом вернулся пацаненок с пакетом, в котором просматривались булка и пакеты с молоком. Он открыл дверь левого подъезда, и мы вошли следом.
Ну, и пошла плясать губерния. Мы с Володькой звонили в квартиры, Коробов представлялся следователем, показывал фотографию Лиды-Карины и спрашивал, неизвестна ли такая девушка жильцам.
– Нет, – единодушно отвечали нам. – Такую никогда не видели.
А один абсолютно лысый и сморщенный старичок в пенсне, будто бы шагнувший из дореволюционного времени, долго рассматривал снимок, после чего изрек примерно то же, что сказала про Карину бабуся, спешащая в поликлинику:
– Шалава.
Отработав один подъезд (в одной квартире нам никто не открыл), мы вышли во двор. В нем по-прежнему было пусто.
– Ну, что, отрабатываем угловой подъезд? – спросил Коробов.
– А ты знаешь, что по закону подлости мы найдем нужного нам человека в последней квартире последнего подъезда? – философски изрек я.
– Это уж как пить дать, – согласился со мной Коробов. – На собственной шкуре проверено не однажды.
– Ну, тогда давай начнем с этой последней квартиры последнего подъезда, – предложил я.
– Давай, – кивнул Володька, и мы, минуя угловой подъезд, позвонили в последнюю квартиру крайнего справа подъезда.
– Кто там? – раздался уже знакомый детский голос.
– Взрослые в квартире есть? – спросил Володька, опередив меня, поскольку я опять почему-то собирался ответить басом.
– Нет, я один, – отозвался мальчишка за дверью. – И вам я не открою, потому что вы незнакомый дядя.
– Даже если я дядя полицейский? – спросил Коробов.
– Ага. Мне не велели никому открывать, – твердо проговорил мальчишеский голос. – Приходите, когда взрослые будут дома.
– А во сколько придут взрослые? – поинтересовался на всякий случай Володька.
– Вечером, – прозвучал вполне конкретный ответ.
Мы позвонили к соседям, показали фотографию Карины, потом спустились на площадку ниже, позвонили, снова показали фото, затем спустились еще ниже площадкой, опять позвонили и опять показали… Никто Лиды-Карины не знал и никогда не видел.
– Опять облом, – констатировал Коробов, когда мы вышли из подъезда. – Что, пошли в этот, – сказал он, поведя подбородком на центральный угловой подъезд.
В это время из подъезда вышла пожилая женщина. Критически оглядев нас, она спросила голосом управдома:
– Вы к кому, граждане?
– Возможно, к вам, – сахарно улыбнувшись, мягко произнес я.
Женщина никак не отреагировала ни на мой ласковый тон, ни на мою призывающую к дружескому общению улыбку. Снова оглядев нас с головы до ног, она жестко изрекла:
– Я вас не знаю.
– Вам и не положено нас знать, товарищ гражданка, – голосом прокурора-обвинителя произнес я. – Мы – бойцы невидимого фронта. Для вас невидимого, – поправился я и сухо добавил: – И учтите, мы при исполнении и у нас длинные и очень мускулистые руки…
– Это еще… что такое… – опешила от моего натиска «товарищ гражданка». – Вы что, массажисты, что ли, какие-то? Или банщики?
– Тише, мы не банщики, – округлил я глаза. – Не привлекайте к нам внимания остальных жильцов дома. Мы из секретного отдела.
У Володьки вдруг затрясся живот. Похоже, он смеялся животом, дабы не смеяться вслух.
– Итак, – забрал я у Володьки фотографию и протянул женщине. – Вы узнаете эту девушку? Ее зовут Лида… Когда вы последний раз видели ее? И, главное, где?
Женщина хотела было открыть рот, но я не дал ей говорить:
– Подумайте, прежде чем отвечать. Поскольку все, произнесенное вами, наши сотрудники, что находятся на… соседней улице, фиксируют на… записывающую аппаратуру. И учтите: отпираться бесполезно. Лучший выход для вас сейчас – это говорить только правду. Введение следствия в заблуждение с целью направить его по ложному пути является уголовно наказуемым преступлением, предусматривающим наказание… И потом аппаратура на соседней улице настолько чувствительная, что тотчас отличит ложь от правды, – уверенно соврал я.
– Какая аппаратура, какое следствие, какие показания?! – недоуменно пролепетала женщина.
– Показания насчет этой девушки, – строго произнес я, сведя брови к переносице и пристукнув ногтем по фотографии. – Так вы знаете эту девушку или все же будем отпираться?
Женщина вперила взгляд в фотографию и через минуту ответила:
– Нет, я ее не знаю и никогда не видела.
Очевидно, минуты ей хватило, чтобы оправиться от моего натиска. Тетка была закаленная в дворовых передрягах, выпавших на ее долю. Снова придирчиво оглядела нас и тотчас перешла в контрнаступление, грозно потребовав: