Подвальная станция

Черри Кэролайн Дженис

— Что, черт возьми, здесь происходит? — потребовал он ответа, пытаясь блефовать, так как ничего другого не оставалось. — Черт возьми, позвоните Ари Эмори!

Но они провели его через спальные двери, снабженные специальным замком, втолкнули в комнату с голыми бетонными стенами и захлопнули дверь.

— Черт побери, вы должны хотя бы предъявить мне обвинения!

Ответа не было.

Тело было абсолютно замороженное, слегка изогнувшееся, лежащее ничком прямо возле двери в подвал. Поверхности всех предметов в подвале были все еще покрыты изморозью, к ним было больно

прикасаться.

— Кусок льда, — пренебрежительно сказал следователь и зафиксировал сцену своей камерой. Это возмутило бы Ари до глубины души, подумал Жиро и поглядел на тело, по-прежнему неспособный поверить, что Ари больше не двинется, что отвердевшие конечности, остекленевшие глаза и полуоткрытый рот не вернутся к жизни. На Ари был свитер. Как и все исследователи, работавшие в этой устаревшей холодной лаборатории, она не надевала ничего более теплого. Однако никакой защищающий от холода костюм не спас бы ее.

— Она работала при закрытой двери? — Полицейский из Моривилля, маленького городка, в котором только и имелись представители Закона на тысячи миль во все стороны, положил руку на дверь подвала. Даже от этого легкого прикосновения она начала захлопываться. — Проклятье. — Он толчком остановил ее, аккуратно выравнял и осторожно отошел.

— Здесь имеется переговорное устройство, — сказал Петрос. — Эта дверь захлопывалась рано или поздно; большинство из нас… все мы знали о ней. Когда вы оказываетесь запертым, вы вызываете службу безопасности или офис Страссен, и кто-нибудь спускается и вызволяет вас отсюда, все это пустяки.

— На этот раз оказалось сложно. — Детектив — его звали Стерн — протянул руку и стукнул кулаком по кнопке интеркома. Защитный слой раскололся как восковой. — Мороз. Мне понадобится это устройство, — обратился он к ассистенту, который следовал за ним со скрайбером. — Кто-нибудь слышит?

Из устройства не доносилось ни звука.

— Не работает.

— Может быть, дело в холоде, — сказал Жиро. — Никакого звонка не было.

— Вы узнали о каких-то неполадках прежде всего из-за падения давления?

— Да, из-за давления в танке с жидким азотом. Техники обнаружили. Мне позвонили через минуту или около того.

— Нет ли здесь местной аварийной сигнализации?

— Она звенит — вот отсюда, — ответил Жиро, указывая на устройство на стене. — Никто тут не работает. Акустика здесь такова, что невозможно определить, откуда доносится звук. Мы не знали, пока нам не позвонили техники насчет азота. Тогда мы поняли, что это в криогенной лаборатории. Мы прибежали сюда и открыли дверь.

— Хммм. И эйзи здесь не были. Только Джордан Уоррик. Который уже вернулся наверх, когда выключили сигнал тревоги. Мне нужно заключение по поводу этого переговорного устройства.

— Мы можем сделать это, — сказал Жиро.

— Лучше, если это сделают в моей службе.

— Ты здесь официальное лицо. Это не в твоей юрисдикции, капитан.

Стерн посмотрел на него — крепко сложенный, суровый мужчина с умными глазами. Достаточно умными, чтобы знать, как Резьюн бережет свои секреты.

И чтобы знать, что за решением может последовать либо повышение по службе,

либо серьезные неприятности, поскольку Резьюн имеет друзей в департаменте внутренних дел.

— Я думаю, — сказал Стерн, — лучше мне поговорить с Уорриком. — Это был предлог, чтобы перейти к беседам с отдельными лицами. Первым импульсом Жиро было последовать за ним и попытаться скрыть то, что должно было остаться в тайне. А следом пришла настоящая паника, внезапное осознание того, какое бедствие обрушилось на Резьюн, на все их планы, один тот факт, что мозг, бывший столь активным, хранивший столько секретов — теперь не более, чем глыба льда. Тело в таком замороженном виде невозможно перевозить с должным достоинством. Даже эта простая необходимость превращалась в нелепую проблему.

А Корэйн — это ведь уже утром будет всюду на первых полосах.

Что же нам делать? Что нам теперь делать?

Черт возьми, Ари, что нам делать?

Флориан ждал, сидя на скамейке в приемной в западном крыле больницы. Он опустил локти на колени, свесил голову на руки и плакал, потому что ничего больше не оставалось делать, полиция держит Джордана Уоррика взаперти и не позволяет ему находиться возле Ари, за исключением того ужасного момента, который заставил его поверить, что это правда. И мир стал другим. И указания шли от Жиро Ная: явиться для тайпирования.

Он понимал это. Явиться к Инспектору, правило, знакомое ему еще с детства: существовали ленты, чтобы справиться с горем, чтобы уничтожить сомнения — ленты, разъясняющие мир, и его законы, и его правила.

Однако утром Ари по-прежнему будет мертва, и он не знал, смогут ли они сказать ему что-нибудь, что утешило бы его.

Он бы убил Уоррика. Он так и поступил бы, если бы имел возможность выбирать; но у него был только клочок бумаги, направление на тайпирование, которое привело его сюда, успокоение эйзи; а он никогда не был так одинок и беспомощен, все инструкции отменены, все обязанности просто исчезли.

Кто-то прошел по коридору и тихо вошел в приемную. Он поднял глаза навстречу подходившей Кэтлин, гораздо более спокойной, чем он сам — всегда спокойной, что бы ни случилось, и даже сейчас.

Он встал и обхватил ее руками так, как в постели, где они спали вместе столько лет, что он и счет потерял; и в хорошие времена, и в ужасные.

Он положил голову ей на плечо. Чувствовал ее руки, обнимающие его. В этой сплошной пустоте появилось что-то.

— Я видел ее, — сказал он; но этого воспоминания он не мог вынести. — Кэт, что нам делать?

— Мы уже здесь. Это все, что мы можем сделать. Другого места нет.

— Я хочу ленту. Это так больно, Кэт. Я хочу, чтобы это кончилось.

Она ладонями подняла его лицо и посмотрела ему в глаза. Ее собственные были голубые, таких не было ни у кого из его знакомых. Кэт всегда была более рассудительна. На мгновение он испугался — ее взгляд был бесцветным, как будто совершенно лишенным всякой надежды.

— Это кончится, — сказала она и крепче сжала его. — Это кончится, Флориан. Это пройдет. Ты дожидался меня? Пойдем туда. Давай, заснем, хорошо? И больше не будет больно.