Подвенечный наряд телохранителя
Шрифт:
– И много даст? – поинтересовалась я, прикидывая, сколько может стоить нынче на внутреннем рынке тело директора Модной недели, слегка подпорченное от длительного хранения в чемодане.
Вместо ответа Рита махнула рукой, отвергая мой вопрос как заведомо риторический.
– Больше всего они боятся, чтобы история с исчезновением в желтую прессу не попала или к ментам, – продолжила она. – Потому что пятно на репутации такого светского и гламурного мероприятия, как Модная неделя, – это конец всему делу. А за этим делом стоят большие деньги, нам
– Если они так боятся огласки – так зачем было вас увольнять? Да еще так грубо. Называя вещи своими именами, вас просто выставили за дверь! Логично предположить, что после этого Маргарита Малинкина пойдет и продаст историю с исчезновением генерального директора Модной недели газетчикам… за пару тысяч долларов.
– С газетчиков я бы больше взяла, – вздохнула Рита, не замечая моего подкола. – Да только нельзя мне болтать… В случае чего я ведь в числе первых подозреваемых.
– Почему же?
– Ну, во-первых, перед этим мы поссорились…
Это было, может быть, не совсем верное слово – «поссорились». Простой клерк, которым, по сути, и была Рита Малинкина, обычно не «ссорится» с начальством, а получает от него выволочку. Так оно и было. Три дня назад Пищик-старший вызвал Риту к себе в кабинет и устроил ей форменный разнос.
Вообще Анатолий Гаврилович Пищик был бы вовсе не плохим руководителем, если бы ему приходило в голову хоть немного считаться с утонченной женской психологией. Не сказать чтобы Ритин шеф был женоненавистником, но этот невысокий, нестарый еще человек с торчащим из-под строгого пиджака мягким шариком раннего брюшка любил говорить, что никогда не взял бы на работу молодых женщин, если бы на должностях секретарей, референтов и бухгалтеров было принято держать мужской контингент.
– На работе должно быть чисто и уютно, как в казарме, – уверял он партнеров, потягивающих вместе с ним дорогой коньяк сразу после подписания деловых бумаг. – А возьми на работу бабу – она на другой же день тебе истерику закатит, всех вокруг одной сплетней повяжет, да еще сверху каким-нибудь предменструальным синдромом прихлопнет! Но со мной эти номера терпят полный провал, как на халтурном концерте. Я этих баб, – Пищик перекладывал бокал из правой руки в левую и, крепко сжав странно маленькую для мужчины ладонь в крепкий кулак, поднимал его в жесте «но пасаран!», – всех держу на коротком поводке и в строгом ошейнике! Всех!!! – И кулак опускался на стол, заставляя подпрыгивать и восхищенно звенеть соседние бокалы.
На мужских слушателей это производило впечатление, и в своем корпоративном кругу Анатолий Пищик считался грозным руководителем, не дающим спуску даже климактерическим и беременным сотрудницам. Но… сами сотрудницы прекрасно знали: припадки шефской строгости, что случались с Пищиком гораздо реже, чем это можно было вообразить, надо просто переждать. Совсем другое дело его брат Владилен. Его, в сущности, никто не любил за вздорный характер, гонор и полное отсутствие человечности по отношению к сотрудникам.
Но
– А-а-а, явилась, голуба моя, – желчно промолвил хозяин конторы, крутанувшись за столом, когда Рита вошла к нему в кабинет. В тот момент Пищик показался ей похожим на, в общем-то, добродушную в нормальной жизни, но в данный конкретный момент ужасно разозленную черепашку, бог весть как забравшуюся в руководящее кресло. – Почему изволили опоздать?
– Извините, Анатолий Гаврилович, непредвиденные обстоятельства.
– Ах, какое несчастье, – желчно заметил шеф. – А у нас тут, можете себе представить, рабочий день в разгаре, бухгалтерия вовсю калькулятором щелкает, жалованье вам начисляет, вот такое недоразумение, госпожа Малинкина! Впрочем, оставив в стороне вопросы соответствия вашей зарплаты вашим способностям, я вынужден сообщить вам со всей определенностью, что, если вы в течение ближайшей недели не возьмете себя в руки и не начнете работать как полагается, я, милая девушка, укажу вам на дверь!
– Я не понимаю…
– Еще одно совпадение! Я тоже ничего не понимаю! Я не понимаю, почему в делах, вверенных вашему попечению, царит такой первозданный хаос!
Дальше он разродился тирадой, в которой были перемешаны язвительные замечания с недвусмысленными угрозами увольнения. Рита стояла, полыхая пунцовыми щеками. Все перечисленные документы, которых не мог доискаться рассвирепевший шеф, были готовы, отпечатаны, оформлены должным образом, но в неразобранном виде лежали у нее на столе. Если бы не сегодняшнее опоздание из-за пробки на Кутузовском, то к началу рабочего дня она обязательно успела бы разложить бумажки по нужным папочкам. Она всегда старалась быть в делах такой аккуратной!
Сейчас же ей оставалось только молчать. Оправдываться – глупо. Расплакаться – смешно…
Тем более что Пищик был не один. В дальнем углу огромного, отделанного в модном сейчас «сталинском» стиле кабинета боковым зрением Малинкина увидела чей-то силуэт. Высокий стройный мужчина сидел на гостевом диване, положив ногу на ногу, и равнодушно следил за тем, как директор песочит очередную бестолковую сотрудницу.
Пятясь к двери, Рита торопливо говорила:
– Через полчаса все будет в порядке, Анатолий Гаврилович! Если вы меня сейчас отпустите, то даже через пятнадцать минут, честное слово!
– Десять минут! – взвизгнул начальник. – Ровно десять минут – и или бумаги на стол, или можете укладывать свои вещи в коробочку! Мне в конторе разгильдяйки не нужны! Время пошло! – пухлая рука изо всех сил треснула по полированному краю столешницы, и Анатолий Пищик, охнув, стал трясти всеми пятью ушибленными пальцами.
Распалив сам себя до критической температуры, он теперь сидел красный, тяжело дышал.
Рита развернулась и бегом бросилась из приемной.
– Что там было, а, Рит? – спросили ее девочки из секретариата. – Чего он так орал-то на тебя, а?