Подвиг 1988 № 06 (Приложение к журналу «Сельская молодежь»)
Шрифт:
Обсуждался еще один важный вопрос: как быть с лицензией. Искать золото без лицензии позволено, но копать и промывать песок — нет. Заполучить лицензию стоит нешуточных трудов. Одному из них придется обратиться в правительство, он обязан точно указать, где находится открытый им участок, и уплатить при этом приличную сумму. Да еще придется уплатить определенный процент со всего намытого. Вдобавок ко всему, пока дело решится, оно может затянуться на несколько недель.
И это еще не самое страшное. Самое страшное то, что, подав заявку на лицензию, они, даже будучи сверхосторожными, привлекут к себе внимание бандитов. Тех самых бандитов, которые сеять не сеют, а урожай собирают. Они сидят в засаде неделями и месяцами, позволяя другим надрываться до смерти, а потом, когда те со своим грузом соберутся в путь, нападут на них и отнимут все золото. И не только золото у них отнимут, но и ослов, и последнюю рубашку с тела. Выбраться из таких диких мест без ослов, без рубах, брюк и башмаков дьявольски трудно. Нередко бандиты признавали это и, чтобы не оставлять ограбленных в столь стесненном положении, отнимали у них напоследок и жизнь — души бандитов были исполнены сочувствия.
Кто узнает, куда подевались эти бедолаги? Леса столь велики, глубины их столь неизведаны, опасности, в них таящиеся, неисчислимы. Пойди отыщи пропавшего человека. Прежде чем сами поиски начнутся, лес ничего, кроме жалких костей, от своей жертвы не оставит. Попробуй определи по такой косточке, кто был тот человек, которому она принадлежала. А бандиты? Они предстанут перед военно-полевым судом. Но чтобы это произошло, их надо сначала поймать. А так как им известно, что никто им ничего не сделает, если не поймает с поличным, то для них самое милое дело быть в банде, вместо того чтобы, не жалея последних сил, добывать золото, которое добудет тот, кто согласен приложить для этого свои руки.
Когда кому-то выдается лицензия, это вызывает всеобщие разговоры. Довольно часто случалось между прочим, что не бандиты, а дельцы из больших и солидных горнорудных компаний убирали с дороги работяг-первооткрывателей. Участок несколько месяцев не разрабатывался, лицензия устаревала, компания делала заявку на новую лицензию, которая ей и выдавалась, поскольку прежние заявители утеряли свои права ввиду неявки на место разработки.
Поэтому разумнее махнуть рукой на лицензию. Если некоторое время спустя они решат оставить участок, намыв золота вдоволь, добытое можно будет переправить в город незаметно. Никто ни в чем этих оборванцев не заподозрит, они с чистым сердцем могут клянчить табачку у любого встречного, который покажется им бандитом или способен при случае им стать.
Такая, значит, история с лицензией. Получишь ее, того и гляди все золото у тебя отнимут бандиты. А если ее нет, правительство в виде штрафа наложит руку на половину намытого, а то и на все. Угрозу таят и леса — такие огромные, глубокие и молчаливые. Есть еще множество других опасностей. Если ты чем-то завладел, все в мире сразу приобретает иное очертание. С момента вступления во владение какими-то ценностями ты принадлежишь к меньшинству, и все те, кто ничем не владеет или чьи состояния скромнее твоего, превращаются в твоих смертных врагов. Ты должен постоянно быть настороже. Тебе постоянно есть чего остерегаться. Пока у тебя ничего нет, ты раб собственного голодного желудка и естественный раб тех, кто способен этот голодный желудок набить. А тот, кто чем-то владеет, — раб своего состояния.
Эти трое мужчин, которые сошлись здесь, никогда не были друзьями. И вряд ли собирались когда-нибудь стать друзьями. Они, если подобрать самые точные слова, деловые друзья. Объединились они только с целью наживы. Стоило этой цели исчезнуть, как распалось и их сообщество.
Совместный труд, общие заботы, общие надежды, общие разочарования, связывавшие этих троих мужчин в течение месяцев, прожитых вместе, должны были — если верить премудростям социологии — сделать их друзьями. Их как товарищей по оружию связывала почти что «фронтовая дружба», подобная той, что возникает на войне. Сколько уже раз случалось, что Говард спасал жизнь Доббсу, Куртин Говарду, а Доббс Куртину. Чего только не бывало! И каждый был в любую секунду готов помочь другому, жертвуя «своими костями» и даже собственной жизнью, лишь бы вытащить свалившегося в пропасть. Каких только случаев не было! Однажды подпиленное дерево повалилось слишком рано, и Доббс принял удар на свое плечо, не то оно размозжило бы голову Куртина. Ну и вид был потом у того плеча!
— Это у тебя здорово получилось, Доббс, — сказал Куртин.
И только. А что еще сказать?
Две недели спустя обрушилась земляная штольня, когда внутри был Доббс, и Куртин вытащил его оттуда, хотя над ним самим нависла тяжелая укосина каменистого грунта, которая в любой момент могла рухнуть и погрести под собой Куртина. Случись это, Говард, пробивавшийся в штольню с другой стороны, в любом случае опоздал бы с помощью. Он бы даже не догадался, куда подевались его товарищи.
В подобных случаях лишних слов не произносилось. Это стало как бы негласной службой, которую каждый взялся отслужить другому. Но служба эта и взаимопомощь не сблизила их. Друзьями они не стали. И не стали бы друзьями, довелись им хоть десять лет спасать жизнь друг другу.
Каждый вечер, еще при свете дня, добыча тщательно оценивалась, делилась на три части, и каждый забирал себе свою. Так оно сложилось с самого начала как бы само собой.
— Лучше всего, если мы будем делиться вечером, после работы, и каждый возьмет свою пайку себе, — это предложил Куртин на второй же день недели, когда работа начала приносить прибыль.
— Тогда по крайней мере мне не придется быть вашим казначеем, — сказал Говард.
Оба молодых сразу вскинулись:
— Мы не договаривались, что все добро будет на твоем попечении, ни словом об этом не упоминали. Это еще большой вопрос, доверили бы мы его тебе.
— Вы случайно не свихнулись? — рассмеялся Говард.
Обиженным он себя не чувствовал. К таким перепадам в настроении он привык и не нервничал по пустякам. Добродушно сказал им:
— Просто я подумал, что из нас троих самое большое доверие вызываю я.
— Ты? — вскричал Доббс. — А мы кто такие? Бежавшие каторжники, что ли?
А Куртин добавил:
— Откуда мы знаем, какую жизнь ты прожил?
Но хорошее настроение не покидало Говарда.
— Конечно, вы этого не знаете. Только я думаю, что здесь, в горах, среди нас все прошлое не считается. Я никого из вас не спрашиваю, откуда он родом и где провел в кротости и невинности свои годочки. Это было бы в высшей степени невежливо. Зачем понуждать людей ко лжи. Здесь, на дикой природе, ни одной твари дела нет до твоего прошлого, и никакой обман не спасет. Наврем ли мы друг другу с три короба или повинился в запятнанном кровью прошлом, ни цента не стоит. Но среди нас троих я здесь единственный, кто вызывает доверие.
Куртин с Доббсом ухмыльнулись. Но прежде чем они успели обложить его отборнейшей бранью, Говард продолжил:
— И нечего трепыхаться. Я вам правду говорю. Здесь только голая правда в цене. Мы могли бы дать наше золото на сохранение тебе, — он поглядел на Доббса. — Но когда я уйду в лес тесать подпоры, а Куртин верхом отправится в деревню за провизией, ты соберешь вещички и отчалишь.
— Это подлость, говорить такие вещи, — набычился Доббс.
— Пожалуй, — спокойно согласился Говард. — Но думать об этом — та же подлость. Ты был бы первым человеком, которого я встретил на своем пути, который не стал бы об этом думать. Смыться, прихватив добро остальных, это, я вам скажу, не подлость, а по здешним понятиям самая обыкновенная вещь. И дурак, кто этого не сделает. У вас просто кишка тонка признать это. Но давайте погодим, пока у нас на круг не наберется килограммов двадцать, тогда я погляжу, о чем вы будете думать. Вы не хуже и не лучше других парней. Вы совершенно нормальные люди. И если вы меня однажды привяжете к дереву и дадите околеть, чтобы завладеть моим добром, вы поступите так же, как поступил бы всякий, если ему вовремя не пришла в голову мысль: а вдруг эта игра в конце концов не окупит свеч? Мне с вашим добром далеко не уйти. Мои ноги уже не те. Вы догнали бы меня через каких-то часов двенадцать и без угрызений совести повесили на первом попавшемся дереве. Мне одному некуда деться, я с вами повязан. Вот почему я и подумал, что самый надежный среди нас троих — я.
— Если хорошенько поразмыслить, — сказал Куртин, — ты прав. Но в любом случае будет лучше, если мы начнем рассчитываться каждый день вечером, и пусть каждый сам сторожит свою долю. Тогда каждый сможет уйти, когда пожелает.
— Не имею ничего против, — сказал Говард. — Очень даже недурно придумано. И каждый из нас будет думать только о том, не пронюхал ли кто о его тайнике.
— Что за мерзкий характер у тебя, Говард, — сказал Доббс. — Вечно ты подозреваешь всех в разных подлостях.