Подвиг № 2, 1987(Сборник)
Шрифт:
Вы, наверное, успели заметить, что весь день носил на себе признаки необычайные, и только наши герои не понимали этого, так как были увлечены воспоминаниями и взаимной симпатией.
Наконец они остановились, тяжело дыша.
— Может, по тому ряду попробовать? — предложил Авросимов, указывая на противоположный берег Мойки. — Хотя, помнится, здесь был флигель проклятый…
— Плюньте, господин Ваня, — грустно сказал капитан, — может, завтра нам с вами повезет или еще когда. Не будем
И тут вдруг наш герой точно прозрел, воспоминания о первом посещении прекрасного флигеля вспыхнули в нем с новой силой, и он, крикнув нечто невразумительное, повлек за собой загрустившего было капитана в соседние ворота, возле которых они и топтались, намереваясь отказаться от поисков.
Здесь! Здесь, здесь, в этом вот сугробе топили Мерсиндочку, хохоча и предвкушая счастливую ночь, и отсюда, из этого вот сугроба, тянул он, Авросимов, ее, касаясь губами горячей шейки и задыхаясь от мягкого женского дурмана. Торопитесь, Аркадий Иванович, друг бесценный, торопитесь!
Вот и ворота те самые, которые еще совсем недавно вздрагивали от хохота и громких удалых голосов, они… Вот и двор, вот и флигель заветный с темными окнами, завешенными изнутри тяжелыми малиновыми шторами…
Они летели к флигелю, обгоняя друг друга, спотыкаясь о сугробы, скользя по льду, подавая друг другу руки и хохоча, хотя и приглушенно, в меховые воротники, словно стараясь не растерять тепло радостного возбуждения.
Тяжелая дверь поддалась, распахнулась, старые петли взвизгнули.
В прихожей, все той же, горела толстая оплывшая свеча, и была пустота, и стояло молчание пещеры, но полет молодых людей был так стремителен, что они и не могли заметить того, пока не скинули шубы прямо на пол, ибо принять их было некому, пока не вбежали в залу, где в камине трещали поленья и от молодого пламени распространялся колеблющийся свет.
Наконец они огляделись.
Это была та самая зала, где недавно кипела жизнь и бушевали страсти, и наш герой никак не мог приспособиться к ее новому качеству, к ее пустынности, и ходил возбужденно по ковру из конца в конец, от карточного стола к тахте, от камина к распахнутой двери, бросив капитана на произвол судьбы.
Вдруг в раскрытых дверях возникла и застыла фигура краснобородого мужика с поблескивающими глазами, так что Авросимов даже вздрогнул, пока не догадался, что на мужике — отсвет каминного огня.
Мужик глядел на молодых людей с дерзким удивлением.
— Никого нет-с, — сказал он тихо, продолжая оставаться неподвижным.
— Что сказывали? — спросил Авросимов.
— Сказывали, мол, будут-с.
— Э-э-э-э, — протянул капитан, — мне это не нравится…
— А Милодорочка где? — спросил наш герой.
И тут мужик сделал
Капитан потер руки. Он заслуженно предвкушал.
Наш герой, забыв ужасный рассказ своего нового друга и растворяясь в неге, источаемой камином и всей обстановкой знакомой залы, почувствовал себя свободно и легко и упал на тахту, раскинув руки, словно в траву, и всхлипывая от счастья, и урчал, как молодой медведь.
— Вот здесь Милодорочка… а вот здесь Дельфиния… а там уж Мерсиндочка! Все перевилось: руки, ноги… ух, ух, ангел мой драгоценный!
— Ах, ах, потише, господин Ваня, — захохотал капитан, — а то испугаются, не придут, ха-ха… Куда же мы тогда? Куда же мы, бедненькие?! Опять в лес?!.. Ножки, ножки! Ух!.. Вы мне умастили, господин Ваня! Этого я вам не забуду!..
Авросимов плавно так перекатывался на тахте с боку на бок, словно погружался в теплую медленную реку, и лениво шевелил рукой, отпихивая водоросли, потом выбирался на бережок, на солнышко…
— А Милодорочка… губки у нее мягкие, теплые…
— Ух, ух, господин Ваня, не травите вы меня!
— Не оторвешься от губок-то…
— Шуры-муры, канашечка!
— Или на руки ее взял: на левой руке — спинка, а на правой — что?! А?..
Мужик давешний появился в дверях, постоял, снова с дерзким удивлением оглядел разошедшихся незнакомцев и исчез.
— Однако долго нас морочат, — сказал Аркадий Иванович. — Что за дом такой? Хотя бы шампанского подали… Уж эти мне аристократы столичные!
— Нет, нет, вы послушайте, — захлебнулся наш герой в бурном потоке, — вы послушайте, как она ножкой делает, вот так…
— Господин Ваня, вы меня уморите, я уже чертей вижу. Да где же дамы, черт!
— …Как она вас за шейку пухлой ручкой… А мы-то с вами ищем, ищем, а он — вот он, флигелек разлюбезный… А еще у Дельфинии плечики вот так опущены, небрежно так, я видел через дверь, как ее по спинке гладили…
— Ой-ой! — хохотал капитан, весь извиваясь, утирая цыганские свои глаза. — Мягкая спинка? Мягкая?.. Шуры-муры!
Мужик заново просунул бороду в дверь. Борода шевелилась, как под ветром.
— Да где же дама? — крикнул капитан.
И вновь мужик исчез.
— Вы не расстраивайтесь, — сказал Авросимов, — не надо…
Лицо у Аркадия Ивановича было грустное, словно он только что и не смеялся. И наш герой почувствовал, что что-то не так на душе, как-то отвратительно, и нет этого сладкого предвкушения любовных утех, и свет огня в камине печален.
— А сознайтесь, господин Ваня, — вдруг с ожесточением проговорил Аркадий Иванович, — история моя вас сбила с толку, вы даже симпатию к полковнику Пестелю почувствовали… Ах, уж я вижу…