Подвиг Искариота
Шрифт:
Орел поднял веки и увидел, что он окружен. Собрав силы, он подпрыгнул, ударил крыльями и полыхнул очами. Кое-кто попятился, две или три косматых юбки поднялись на воздух. Прочие остались на месте и не сводили лиловых глаз с холзана.
«Те-те-те. Мы что-то очень разволновались», – сказал себе орел. И это – конец?.. А он-то воображал, что умрет там, в синеве над снегами, где в последний раз пронесется его тень, похожая на крест. Все же сидеть так и ждать не годилось. Он подумал, как ему поступить, и придумал. Внезапно, вскинув крюкатый клюв, орел издал воинственный возглас. Как плащ, развернулись его боевые крылья. Орел ринулся вперед, и в
На площадке не было ни души, орел шумно дышал и гневно и радостно оглядывал мир. Теперь подойти к краю – и вниз головой…
Ничего этого не было. Шайка, обсевшая скалу, молча смотрела, как он кланялся перед ними с помутившимся взглядом, и во рту у него дергался посеревший язык.
Все вопросительно повели носами в сторону капитана.
Капитан приосанился. Он ждал, что хозяин сам повалится с камня. Хозяин шатался, как будто его раскачивал ветер, но не падал. Сверхъестественным усилием холзан вернулся к действительности и вновь стоял прочно на своих тяжелых, приросших к камню лапах, над которыми низко нависали мохнатые штаны. Хозяин глядел на шайку из-под полуопущенных век. «Не в них дело, и не их вина», – думал он.
«Кхарр!» – выкрикнул кто-то в толпе. Эхо громыхнуло из ущелья. Орел нашел глазами тщедушного капитана. Капитан волновался. Все общество было охвачено беспокойством. Покашливали, подрагивали отвисшими хвостами, подмигивали фиолетовыми бусинами глаз. Поколебавшись, капитан подпрыгнул, – черные крылья его метнулись в воздухе, как старая юбка.
Орел вздрогнул от изумления: капитан сидел у него на голове. С трудом держась, судорожно взмахивая крыльями, капитан в страхе озирал с высоты свое войско. Он был похож на одержавшего верх любовника, который от долгих приготовлений лишился сил.
Орел чувствовал себя нехорошо; не хватало только упасть вместе с капитаном. Жалобные крики ворона болезненно отзывались в его ушах. Он чувствовал, как капитаньи ноги разъезжаются на голове, рвут перья и ранят его. Мысленно он обругал капитана ублюдком и склонил голову, помогая ему удержаться.
«Бей же, ну! Бей», – думал орел. Жалкий любовник, капитан все еще устраивался и примерялся.
Наконец, капитан долбанул; удар был не особенно удачным, и орел устоял. Капитан же чуть не свалился. Зрители шмыгали носами, не спуская глаз с командира. Капитан помедлил и стукнул клювом еще раз. Орел стоял как вкопанный. Раздосадованный капитан крикнул дурным голосом и с высоты оглядел всех. Войско стояло навытяжку, вознеся носы, точно на карауле. Капитан махнул головой что было силы, но хозяин и на этот раз устоял.
Он стоял, сгорбленный, стараясь не уронить главнокомандующего, и ждал следующего удара. Удар раздался, на сей раз крепкий, старательно-точный, и пробил кость. Орел почувствовал, как потекло по голове, стало заливать глаза и восковицу и закапало с кончика клюва. Спустя миг страшный новый удар поразил его в средоточие жизни. Холзан погрузился в ночь. Ворон тряс над ним тряпичными крыльями, махал головой и деловито жрал мозг. Увидев эти теплые, розоватые, дымящиеся комочки, исчезающие в клюве у капитана, зрители не могли больше утерпеть, заорали вразброд, захлопали крыльями и, сорвавшись, бросились на повалившегося с камня, слепого и окровавленного орла. Над ним началась драка.
Лежа с продырявленным животом, орел слышал их крики как бы сквозь слой ваты. Он чувствовал, как его топчут их лапки. С хриплым матом, размахивая крыльями, точно грязными знаменами, вороны наскакивали друг на друга. Кто-то потащил кишки, и в несколько минут он лишился внутренностей. Между ногами трудилась целая толпа. Карлик-парашютист расклевал пах и, сопя, сожрал яички. Орел не мог двигаться и молча ждал, когда начнут выклевывать глаза. Там, внизу, от него уже ничего не осталось. Глаза были не нужны ему, да и ничего не было нужно, но он надеялся, что про них забудут. Ворон-капитан подскочил к нему, захватил глазное яблоко щипцами и вырвал глаз с обрывком нерва.
Орел лежал с пустыми глазницами, между которыми торчал загнутый, как коготь, клюв герцога с обрывками желтой восковицы, и, собственно говоря, его уже не существовало. В полузасохшей коричневой луже валялись орлиные перья и пух и лежали большие скрюченные лапы. Вокруг там и сям был набрызган вороний помет. Между камнями расхаживали грязноносые черные птицы, громко переговаривались базарными голосами и чистили клювы. Брызнуло солнце. Хохлатый вождь взлетел на уступ, гнусаво выкрикнул команду, и вся стая поднялась в воздух.
«Ловко у них получилось, – размышлял орел. – Все съели. Что ж, к лучшему. Туда мне и дорога». Ветер понемногу сдувал с площадки остатки орлиного оперения. «Я больше не хочу жить, – сказал он, – не хотел и не хочу жить, и не хочу больше думать. Я не хочу быть. Насколько было бы справедливей сначала исчезнуть, а потом пусть жрут сколько влезет. А что теперь?.. Я не хочу быть». И он стал ждать, когда они слетятся снова, чтобы расклевать его мысль, как они расклевали его тело.
Циклоп
В начале были деньги. Я была счастлива, когда мой бывший муж предложил мне остаться в нашем доме, – сам он давно сошёлся с другой, и оба собирались переехать в другой город, – но жить мне было не на что. Я подумывала о том, чтобы сдавать верхний этаж, пробовала искать работу, кое-что нашла, но потом набрела, по совету одной приятельницы, на блестящую идею: я неплохо умею готовить. Предложила мои изделия – русские пельмени и блинчики – нескольким знакомым, они нашли мне других клиентов, и дело пошло. Раз в неделю я закупала мясо, два, иногда три дня, в зависимости от заказов, уходили на приготовление теста, фарша, лепку пельменей, выпечку блинов. По пятницам я развозила коробки с замороженным товаром по адресам. Мне приходилось также наниматься в богатые дома обслуживать гостей, я готовила кушанья, сервировала стол, в кружевном переднике и наколке разносила блюда. И вот однажды так получилось, что я сидела на кухне, всё было сделано, подано, унесено, снова подано и снова унесено, гости пили кофе с хозяевами на террасе, колокольчик, которым хозяйка вызывала горничную, больше не звонил, я успела частью перемыть, частью сложить в моечную машину всё что надо и курила у открытого окна. Вошел этот человек, мне не хочется называть его имя.
Он извинился; ему понадобилась какая-то мелочь. Было ясно, что это только повод. Я устала, кокетничать не было ни малейшей охоты. Вообще мои мысли были далеко. Я отвечала вежливо, но кратко. Он всё ещё медлил. Краем глаза я оглядела его: отлично одетый господин с невзрачной внешностью. Таких людей, однажды встретив, мгновенно забываешь. Тут я почувствовала, что у него что-то другое на уме.
Так оно и оказалось: я хочу, проговорил он и остановился. У меня есть к вам одно предложение.