Подвиг на Курилах
Шрифт:
— Невнимательность, товарищ Сидоренко.
Николай залился краской, опустил голову.
— Кто поможет? — спросил старшина.
— Разрешите? — решился Петр.
— Пожалуйста, матрос Ильичев.
Он добросовестно и умело выполнил то, что не удалось товарищу.
Откинув назад голову, раздувая пунцовые от напряжения щеки, горнист старательно выводил среди ночи незамысловатые трели сигнала.
— Та-та-та! Та-та-та-та!
Тревога!
Как ветром сдуло с коек матросов. Петр Ильичев быстро, заученными
— Ой, лышенько мое, так спать охота, що скулы трещат, — донесся до него жалобный голос Сидоренко. — Дня мало, и ночью покоя нема.
— Если подняли, стало быть, надо, — рассудительно заметил Додух.
Когда моряки выстроились в назначенном месте, командир сообщил, что подразделение проводит итоговое занятие. Марш по пересеченной местности.
Он был нелегким, этот марш. Самый трудный участок пути — подъем по скатам высоты, поросшим мелким кустарником. Оружие, противогазы и даже собственные ноги казались все тяжелее и тяжелее. Менее выносливые стали отставать.
То и дело слышалась короткая команда:
— Подтянись!
Ильичев чувствовал себя довольно бодро, но возле него был Сидоренко, который все время отставал, смахивая с лица крупные капли пота.
Додух решил прийти на помощь товарищу — забрать у него винтовку и противогаз.
— Что ж не поможешь? — упрекнул он Петра.
— Зачем? — резко спросил тот, когда Николай уже начал снимать винтовку.
Сидоренко огрызнулся:
— Тебе-то что?
— А то, что каждому нужно привыкать! Ведь задача для всех одна.
Додух ушел, а Сидоренко, вновь надев винтовку и цепляясь за ветки кустов, начал взбираться на высоту. Больше он ни разу даже не взглянул на Ильичева. Петр пытался заговорить с ним, но Николай, обиженный, молчал…
И вот командир взвода скомандовал: «Матрос Ильичев, ко мне!»
Петр отделился от цепи, побежал к командиру. Получилось это у него далеко не так хорошо, как ему хотелось бы.
— Перебежка должна быть быстрой и короткой. Упал — отползи в сторону и применись к местности, — начал наставлять его командир. — Смотри, где овраг, где холмик, бугорок, избегай ровной местности.
— Так точно… — уныло отозвался Петр. Плечи его устало опустились, спина ссутулилась.
Командира взвода, который и сам не очень давно был таким же нескладным деревенским пареньком, охватило теплое чувство, почти братская заботливость. Желание поддержать молодого матроса.
— Трудно приходится, Ильичев? Не унывайте! На первых порах всегда так. Постарайтесь и получится. Со мной так же бывало.
— Так я же стараюсь…
— Вижу. И не сомневайтесь — скоро дело у вас пойдет на лад.
Высокий, атлетического сложения командир дружелюбно смотрел на Петра. А тот на его грудь с двумя нашивками: красной и золотистой, знаками тяжелого и легкого ранений.
«А он — бывалый человек, — с уважением подумал Ильичев. — Всю эту солдатскую премудрость под настоящим
Словно угадав мысли матроса, командир пояснил:
— Конечно, не очень приятно в грязи и пыли валяться. Но что поделаешь, надо… Если б вы знали, Ильичев, скольким бойцам на фронте жизнь спасло умение правильно переползать! Так-то.
— А где вас ранили, товарищ лейтенант? — неожиданно для себя спросил Петр.
— Первый раз под Матвеевым Курганом в сорок первом. Много там нашего брата полегло… Ну и еще при защите Севастополя. Осколком снаряда разорвало бок. Почти год в госпиталях провалялся. Выписался, и как ни просился, на фронт больше не послали. Направили сюда, вас обучать. Ладно, не время сейчас для разговоров… — Он указал рукой вправо: — Смотрите, на том холмике противник установил пулемет. Бьет он, головы не поднять. А нам надо к той рощице пробраться! Поползем вместе. Наблюдайте за мной, старайтесь действовать, как я.
Он полз легко, словно уж, почти сливался с землей. Ильичев едва поспевал за ним. Вначале Петр, забываясь, слишком приподымался. Но постепенно приспособился.
У холмика командир и матрос поднялись.
— Ну, теперь, кажется, лучше, — сказал удовлетворенный командир.
После похода матросы чистили обувь и одежду, брились. Они весело переговаривались. Только Сидоренко был хмур, вспоминая то, что произошло с ним в походе. Ведь в Ильичева он верил больше, чем в самого себя, считал его своим лучшим другом и любил, как брата. «Почему же он не захотел помочь мне? — думал Николай. В такой тяжелый момент готов был бросить… Разве это дружба?»
А Петр, будто не замечая его состояния, обратился к нему как ни в чем не бывало:
— Николай, кино смотреть будем?
Сидоренко вздрогнул.
— А тебе разве не все равно?
— Если б было все равно, не спросил бы.
Сидоренко встал и молча вышел из кубрика.
— Послушай, Микола, — Ильичев догнал его. — Ну что ты все дуешься?
— Дуется мыльный пузырь, пока не лопнет, а я просто не хочу с тобой разговаривать.
— Хорошо, Микола, положим, ты считаешь, что я не прав. Но ведь ты даже не спросил, почему я так сделал!
— Мне и так все ясно, — оборвал Ильичева Сидоренко, и голос его дрогнул: — Ты и на фронте будешь таким… Мимо раненого пройдешь, руки не подашь…
— Неправда! Если бы это было на фронте, я бы сам погиб, а тебя спас. Но здесь… Почему ты не хочешь разобраться в том, что случилось?
Воспользовавшись тем, что Николай заколебался, Петр продолжал все настойчивее:
— Друг я тебе или нет, определишь сам. Пойми только сначала меня. Тебе было тяжело, я видел. Конечно, Алексей без труда мог бы донести твое оружие. Он сильный. И товарищ он хороший, всегда готов выручить в беде. Но до каких пор ты будешь надеяться на других? Сегодня один понесет твое оружие, завтра другой за тебя выполнит упражнение, а потом что? Попросишь кого нибудь отстоять за тебя на посту? Так, что ли? Чтобы другой выполнял за тебя твой воинский долг…